"Бывало, въ то время, за столомъ у батюшки, сижу я весь обѣдъ, не разжимая губъ. Карлъ Ивановичъ подыметъ голову, долго, вопросительно глядитъ на меня и снова опуститъ глаза и тихо вздохнетъ. Уловитъ вздохъ этотъ Сарра, обернется въ мою сторону, также пристально взглянетъ и нетерпѣливо поведетъ плечомъ; для нея я до конца осталась неразрѣшенною загадкой… А батюшка, какъ бы ничего не замѣчая, спокойно продолжаетъ говорить съ Фрейманомъ о хлѣбахъ и сѣнокосѣ…
"Я написала вамъ въ это время длинное письмо. Я никого не называла, не передавала никакихъ подробностей, но душевное настроеніе мое сквозило въ немъ изъ-за каждой строки. Я отправила письмо въ Лондонъ, по оставленному вами адресу. Получили-ли вы его? И что вы изъ него поняли?..
"О Кирилинѣ замеръ слухъ, точно исчезъ онъ подъ землей, и давно травой поросла его могила. Не знаю, было-ли это такъ на самомъ дѣлѣ, но мнѣ представлялось, что всѣ въ домѣ сговорились не произносить его имени предо мной. Боялись-ли они батюшки, хлопотали-ли о моемъ спокойствіи,
— все равно, они возбуждали во мнѣ недоброе въ себѣ чувство: въ моихъ понятіяхъ, это было съ ихъ стороны или постыдная робость, или новое средство оскорбить меня… О, какъ неискусны и близоруки казались мнѣ всѣ эти мои оберегатели, какъ называла я ихъ тогда, злобно смѣясь надъ ними и негодуя въ глубинѣ моей души! Не удивляйтесь этимъ выраженіямъ; да, я научилась за это время негодовать и возмущаться не хуже Кирилина: и тяжелъ, и унизителенъ былъ для меня этотъ неожиданный гнетъ осторожнаго молчанія, вопросительныхъ взглядовъ, вздоховъ сожалѣнія близкихъ мнѣ людей. Они подозрѣваютъ меня въ чемъ-то, они подстерегаютъ меня, говорила я себѣ. Я ошибалась, я была не права, я взводила на нихъ небывалыя вины: добрые старички мои, Сарра, Карлъ Ивановичъ, они, вѣроятно, ничего не подозрѣвали, они, можетъ быть, даже ни о чемъ и не догадывались, — они любили меня искренно и нѣжно, и недоумѣвали, и безпокоились за меня потому именно, что ничего не понимали… Но въ состояніи-ли была я разобрать это въ то время? Они представлялись мнѣ врагами, потому что смущенное сердце мое враждовало со всѣмъ этимъ завѣтнымъ, родимымъ міромъ моего былаго и уже невозвратнаго счастія…