Тито и товарищи

Вернувшись 27 октября в Белград, Тито сразу же посетил королевские дворцы в Дединье и приказал реставрировать их. Это был символический жест, означавший больше, нежели просто приход нового хозяина, чья власть опиралась на успех революции. Хозяин, вселившийся в резиденцию династии Карагеоргиевичей, был, по словам Душана Биланджича, «загорской овчаркой», что белградская чаршия, и не только она, но и сербы вообще, восприняли как настоящее осквернение[851]. Эти резиденции были просто заброшены, им не было нанесено особого ущерба, там остались и мебель, и инвентарь. Тито выбрал для себя Белый дворец, который по приказу князя Павла построили в современной интерпретации классического стиля и отреставрировали еще до окончания войны. Он сохранил и Старый дворец короля Александра, и еще недостроенную виллу семьи Ацевич на Румынской улице, 15, которую впоследствии переименовали в Ужицкую в память о первом опыте власти. Старый дворец был предназначен для приема высоких гостей и президентов государств, Белый дворец Тито использовал для работы, а вилла в Дединье стала его личной резиденцией. Позже он присоединил к ней еще несколько соседних вилл и садов и создал большой комплекс, который велел окружить стеной. Вскоре вилла в Дединье стала его главным местом проживания в Белграде. Во дворе по его приказу поставили бронзовую скульптуру коня в память о том, на котором он ездил во время войны, а рядом с ней – скульптуру смертельно раненного Иво Лолы Рибара[852]

. Хотя по протоколу он не имел права на все эти здания, поскольку являлся не президентом, а только главой правительства, его это не смущало, как не смущало и регентов, а позже и председателя Президиума Союзной скупщины Ивана Рибара, формально занимавшего должность главы государства[853]. В Белом дворце Тито торжественно отпраздновал новый 1945 г., озаренный лучами приближающейся победы. Его товарищи впервые увидели, как он танцует вальс с соратницами, большинство из которых «носили на поясе револьверы и гранаты». Единственной каплей дегтя в бочке меда стало затесавшееся среди новогодних поздравлений анонимное письмо с вопросом: «Как ты себя чувствуешь в чужом доме?» Тито немедленно оставил дворец Карагеоргиевичей и никогда уже не возвращался туда надолго[854]

. За исключением этого, он не выказал какого-либо смущения или замешательства, присваивая имущество бывших правителей. Когда в подвале дворца в Дединье нашли сундуки, полные золота и драгоценностей, которые Тито, благодаря своим слесарным навыкам, легко открыл, сопровождавший его генерал Мома Джурич посоветовал отправить всё в Народный банк со словами: «Что нам с этого?» – «Э, Джурич. Кое-что, кое-что! Нам и это понадобится!»[855]

Он забыл о том, что писал в статье, опубликованной в мае 1939 г. в газете Proleter.

«Политическая деятельность члена партии неотделима от его личной жизни. Также это первое условие для того, чтобы коммунист заслужил доверие масс»[856].

Тито: охотник и сибарит

Конечно, занимая королевские резиденции, Тито не ограничился Белградом, а присвоил себе также все прочие виллы, замки и охотничьи угодья, которыми пользовались Карагеоргиевичи до войны (за исключением Тополы, где была их усыпальница). Он был великодушен и по отношению к соратникам. Он позволил им занять виллы, расположенные на холмах Дединья, элитного белградского района, часто приглашал их на партию бильярда, на просмотр кинофильмов, но прежде всего – на охоту.

Охота в новой реальности имела особую символическую ценность, подтверждавшую достигнутый статус, ведь никто из лидеров не был до войны охотником. После войны она стала действом, посредством которого товарищи подтверждали свою принадлежность к правящей элите. Со временем она стала ритуалом, которого следовало строго придерживаться. Имелись точные предписания по поводу того, кто может застрелить какое дикое животное. член Совета федерации того и того, союзный секретарь – немного больше, член Президиума – еще больше. Больше всех – Тито.