Тьма после рассвета

Да, позвонит. И что скажет? Как будет разговаривать с ней? А как будет разговаривать с ней Таня? Кстати, знает ли она, что Сережу нашли? Если знает, то что сейчас чувствует? Радуется за Лену или завидует, что сын подруги вернулся без единой царапины, здоров и прекрасно себя чувствует, в то время как ее девочка лежит в больнице в тяжелом состоянии? Если же не знает, то придется ей сказать. И неизвестно еще, как Таня отреагирует. Елена будет открыто радоваться возвращению сына, а Танечке этот счастливый звенящий голос будет как ножом по сердцу. Может, не звонить? Нет, выйдет только хуже, начнутся обиды: ты же подруга, как ты могла даже не поинтересоваться, не предложить помощь и все такое. Вообще-то такие выверты для Тани Муляр нехарактерны, она ни разу за все годы их дружбы ни о чем не попросила Елену Андреевну и никогда не давала понять, что раз Елена лучше устроилась в этой жизни, то обязана хоть изредка помогать своей давней подруге.

Навязчивые мысли о Татьяне и Аленке мешали Елене Андреевне наслаждаться собственным счастьем, таким острым и полным, что жаль было портить его невольными чувствами неловкости и стыда. «Я подумаю об этом завтра», — решила Смелянская, вспомнив слова героини своего любимого романа «Унесенные ветром».

Она вышла из комнаты, ступая на цыпочках, заглянула в спальню, где сладко и умиротворенно похрапывал муж, и устроилась на кухне. Нужно тщательно продумать завтрак, он должен быть вкусным и красивым, праздничным, торжественным, чтобы Сереженька сразу понял: его ждали дома и ругать не собираются, он не сделал ничего плохого. Во всяком случае, так утверждал майор Гордеев. Да и что плохого или предосудительного мог сделать мальчик, которого обманом завлекли взрослые преступники и похитили? В чем может быть его вина?

Елена открыла холодильник, придирчиво осмотрела полки, битком набитые всякими вкусностями и деликатесами, мысленно составила меню, прикинула, не завести ли тесто: к шести утра оно как раз подойдет, и к семи — началу восьмого можно будет поставить на стол пышную, прямо из духовки, кулебяку с мясом. Сереженька так ее любит! Да и Володя не откажется, съест с удовольствием. Вчера им привезли с рынка парную телятину, и Елена не стала класть ее в морозилку, оставила в холодильнике на полке, планировала вечером нажарить котлет на три дня. Вот и мясо для кулебяки, даже размораживать не нужно.

Она поставила опару, привернула к краю столешницы тяжелую чугунную мясорубку и принялась крутить фарш для начинки.

Стол следует накрыть нарядно, как для гостей, непременно с накрахмаленными белоснежными салфетками и серебряными приборами, поставить дорогой сервиз, английский, купленный за немыслимые деньги у жены знакомого дипломата. Одним словом, как говорится, патронов не жалеть! Господи, Сереженька нашелся, какое счастье! Он выспится, встанет утром, съест несколько кусков своей любимой кулебяки, и все будет, как прежде.

Но так не получилось. Сын проснулся чуть раньше семи, молча прошел в ванную, умылся, почистил зубы, вернулся в свою комнату и снова лег, только на этот раз поверх одеяла, прямо в одежде. Лежал, отвернувшись к стене, и не реагировал на попытки матери завести разговор.

Обескураженная Елена вышла на кухню, где за накрытым столом уже сидел Владимир Александ­рович.

— Володя, он молчит, — растерянно проговорила она. — Я не знаю, как к нему подступиться. Он не хочет разговаривать, на вопросы не отвечает, даже на самые простые. Наверное, нужно позвонить Семену.

— Зачем? — недовольно шевельнул бровями муж. — При чем тут Семен?

— Он же в Минздраве работает, как ты не понимаешь! Наверняка у него есть на примете хороший детский психиатр, пусть составит нам протекцию. Сереженька пережил такой стресс, получил такой удар по психике! Ему нужна квалифицированная помощь. Боже мой, — запричитала Елена, — что эти негодяи с ним сделали!

— Ты с ума сошла, — зашипел Владимир Александрович. — Какой психиатр? Мальчику через три года поступать в МГИМО, ты забыла? Там каждого абитуриента проверяют через КГБ, под микроскопом рассматривают всю жизнь до самых пеленок. Ты что, хочешь, чтобы они узнали, что у нашего сына не все в порядке с головой и к нему вызывали психиатра? Да это не только пролет мимо института, это клеймо на всю оставшуюся жизнь, это крест на любой мало-мальски приличной карьере. Даже думать забудь!

— Но что же делать? — беспомощно забормотала Елена. — В десять часов придет Гордеев, ты сам слышал…

— Вот именно, — жестко оборвал жену Смелянский. — И если Сергей не заговорит, то психиатра к нему вызовет уже милиция. А вернее всего, ребенка запихнут в детскую психушку на экспертизу.

Он резко поднялся, с грохотом отодвинув стул.

— Я сам ему объясню, просто и доходчиво. И нечего с ним сюсюкать, пусть привыкает вести себя по-мужски. Никаких психиатров в моем доме и близко не будет. Наш сын уже достаточно большой, чтобы понимать: если он хочет учиться в ­МГИМО и получить диплом, который позволит выезжать за границу, то нужно уметь держать себя в руках и не разводить сопливые нюни по пустякам.