Тьма сгущается перед рассветом

— А?! Теперь-то, надеюсь, поняли, как можно стать летчиком здесь? Но вернемся к нашей забастовке. Доверенные пришли из дирекции к полуночи с хорошей вестью. Согласились хозяева увеличить заработную плату на двадцать пять процентов, восстановить дополнительную оплату квартирных, перестать рассчитываться с рабочими по заниженным расценкам, а не в соответствии с разрядом, и самое основное — генеральная дирекция признала наши комитеты!.. Это была действительно победа!

— И вы после этого приступили к работе?

— Конечно! На следующий день вышли на работу, как полагается. Но весть о нашей победе воодушевила рабочих по всей стране. Поднялись рабочие нефтяных промыслов. У них-то жизнь была особенно тяжелая. Представляешь, люди, добывающие сотни тонн нефти, не всегда имели керосин, чтобы зажечь лампу в своей комнатушке! А потом поднялись и другие. Правительство перепугалось, оно ведь понимало, что хозяева не станут удовлетворять все требования рабочих. Невозможно это. Чтобы у рабочих была жизнь хорошая, должно быть рабочее правительство.

— Как в России!.. — вырвалось у Ильи.

— Именно… И вот в стране было введено осадное положение. Полиция, жандармы, агенты сигуранцы начали громить помещения рабочих организаций и демократических газет… По всей стране начались аресты…

— И вас тогда, господин Захария, тоже взяли?

— Нет. Гораздо хуже. Взяли того человека, что выступал у нас накануне забастовки. Василиу-Дева его звали… — Илиеску быстро потер кулаком о ладонь, потом сплел пальцы и хрустнул ими… Видимо, это воспоминание причинило ему боль…

Томов сморщил лоб, что-то припоминая.

— Постойте, он в Галаце не работал?

— Работал, — удивленно протянул Илиеску. — А вы откуда знаете?

— Я как-то во время летних каникул работал маркировщиком в бюро экспедиции при вокзале Траянвал, так мне про него рассказывал стрелочник один, что Василиу-Дева здорово защищал интересы рабочих.

Илиеску кивнул головой.

— Видите, что получилось. Правительство нарушило свое обещание — оно не разрешило наши комитеты. И мы тогда поняли, что господа вовсе не собирались удовлетворять наши требования, и дураки мы были, что поверили им. Они дали обещание нашим делегатам лишь для того, чтобы выиграть время, собрать силы и задать нам. Как сейчас помню, с вечера шел мокрый снег. Слякоть ужасно неприятная была… А к утру следующего дня подморозило, и такая гололедица началась! Поскользнется кто, и встать не может, сколько таких случаев было. Когда я шел на работу, темно еще было, гак чуть под трамвай не попал — на остановке поскользнулся перед самым колесом, но как-то удачно, локоть только сильно ободрал. В тот день рабочие мастерских были очень возбуждены, возмущались поведением правительства. А потом кто-то вышел во двор и стал бить молотком по буферной тарелке вагона. Все работу побросали, вышли во двор и опять устроили митинг. Говорили, что наши организации разгромлены, требовали освободить арестованных товарищей — ведь кто ходил с делегацией в генеральную дирекцию — всех арестовали. Было решено снова бастовать… Парень у нас работал, еще учеником был, Василий Роайта. Так он по поручению нашего «Комитета действия» включил заводскую сирену. И вот повалил на Гривицу народ. Опять было, как две недели назад. Только на этот раз мы злее стали, ничему уже не верили. А днем на Гривице стали появляться первые отряды полиции и жандармов. Они стали у ворот, чтобы никто не мог выйти, а потом прикладами стали оттеснять наших родных от забора. Но никто не хотел уходить… Тогда жандармские офицеры громко скомандовали: «Ружья к бою!» и дали несколько залпов в воздух… Ребятишки испугались и заплакали… Началась суматоха… Полицейские стали орудовать дубинками, женщины хватали детей, падали. А мы стояли во дворе за забором и ничем не могли помочь… Жандармы и полицейские оцепили двор, но войти к нам не решались… А заводская сирена продолжала гудеть на всю столицу. Но вот улицу очистили, и туда стали прибывать войска… Они строились, перестраивались, занимали боевое положение, заряжали винтовки, трубили тревогу. Вдоль забора шагали патрули. Ну, прямо как на войне! Командовал войсками один полковник. Этой сволочи стало каким-то образом известно, что в одной из рот находится солдат, у которого среди бастующих есть брат и отец. Полковник приказал выстроить роту, в которой служил тот солдат, и скомандовал ему «два шага вперед»… Короче говоря, он велел солдату дать перед строем присягу, что, если прикажут, он как солдат великой королевской армии будет стрелять в бастующих, несмотря на то, что среди них находятся его отец и брат!.. Все это происходило у нас на глазах — мы смотрели через забор. Полковник спрашивает того солдата:

— Присягу на верность нации, гербу, династии и богу давал?

— Так точно, господин полковник, давал! — отвечает солдат.