«То было давно… там… в России…». Книга первая

Рано-ранехонько Кузьма Николаевич будил нас. Утро, чуть свет. Свежий холодок. Озеро тихое. Мы выходили и клали на лодки снасти, груз и весла, опуская их в воду. Каждый выбирал свое заветное место, где стать на озере в лодке.

Я поместился в лодке с Пеге и с доктором-хирургом, известным в Москве. Со мной и Василий Княжев, мой приятель-рыболов, которого я взял из Москвы. Опустили груз; стали на глубине восьми аршин. Весело легли поплавки на поверхность зеркальной воды. Розовые облачка глубоко отражались в воде.

Осветились верхушки дальнего леса. Прилетали птицы, и брызнуло солнце по камышам.

— Подсачек! — крикнул хирург, и удочка его согнулась от сильной рыбы.

Большая щука лежала в лодке, билась.

— Фунтов десять, — сказал Княжев.

Пристально смотрел Пеге на поплавки. Хирург, закинув удилище с живцом, помолчал, спросил Пеге:

— А что у вас, у немцев, самое главное, самое важное и самое нужное?

Толстый Пеге глядел на поплавки и молчал. Потом, обернувшись, ответил:

— Отечество.

— А… да… Ну, да — отечество. А по-моему, дети.

— Дети?.. Дети и блоха имеет.

Доктор-хирург удивился.

— Позвольте, а любовь, семья? Как, по-вашему?

— Дети — это карашо… Но дети это еще не шеловек. И какие дети, когда нет отечество?..

— Как же это, не человеки — дети? А кто же?

— Конэчно. Надо, чтобы из него шеловек стал.

— Какой — человек стал? Он же, когда вырастет, будет человек.

— Ну, неизвестно… Шеловек должен быть такой, когда ему карашо, он должен делать так, чтоб и другому было карашо. А если ему карашо, а другому плёхо, — тогда он не шеловек, а сволоча… А без отечества нет никакой любовь и ничэго нет. Только остается слеза из глаза. А русский шеловек скажет: «самое главное — деньги». Это глюпо.

— Ну, нет… — сказал хирург, — неверно это. Русский никогда этого не скажет.

— Хотите пари на дюжин пива, — сказал Пеге, — что русский шеловек скажет «деньги главное»?

— Идет! — ответил хирург.

Но опять согнулась удочка, — хирург тащил большую рыбу, которая плескалась и выпрыгивала.

— А что ж, по-моему, деньги тоже очень нужны, — сказал Василий Княжев. — Как без денег? Вот у меня никогда не водится. А то бы купил, это бы… да и бабы по-другому смотрят…

Солнце стояло высоко. Жарко. Рыба брать перестала. В лодке лежат щуки и большие окуни. Мы выбрасываем их на пристань. Кузьма Николаевич подбирает и кладет в новые рогожные кульки, завязывает каждому отдельно его улов.

Хирург поймал вдвое больше нас и торжественно улыбается.

В комнате самовар, закуски. Мы сняли платье, остались в рубашках, окна открыты, в окна видны зеленые ивы, на озере вдали показалась синяя зыбь… Хорошо на озере Сенежском.

Кузьма Николаевич с нами пьет чай, держа блюдечко всей пятерней, и дует на горячий чай.

— А что, — спросил я, — Кузьма Николаевич, — скажи-ка, что самое важное, самое нужное, самое ценное в жизни?

Кузьма Николаевич хитро посмотрел на меня, подул в чай и, опустив блюдце, улыбаясь, ответил:

— Деньги-с. Не Бог, а пол-Бога есть.

— Ха-ха-ха… — затрясся Пеге от смеха. — Я выиграл пари, дюжин пива… Простите, пожалуйста, меня, господин профессор: я выиграл…

Доктор-хирург посмотрел кругом на всех нас и тоже засмеялся.

— Ну, угостил ты меня, Кузьма, — эх, черт, ахнул. Проиграл. Верно ведь — проиграл. Не Бог, а пол-Бога…

Кузьма Николаевич сказал:

— А что же, на деньги ведь все купишь. И человека купить можно.

— Ха-ха-ха… — смеялся Пеге. — Чудака… Я вот ездил в Ганновер, у меня там родные, я, знаете, только три дня мог пробыть. Так соскучился по Россея, по водочка, по такой вот народа, по волю и замечательный жизнь. Нигде нет такой жизнь, как в Расеи, нигде нет такой свободы. А вот денег, должно быть, мало, должно быть трудно. Какой поль-Бога деньги? Деньги — это меновой знак — за труд и талант…

— Тащи дюжину пива! — сказал хирург.

Кузьма Николаевич встал из-за стола и принес в руках дюжину холодного пива из погреба.

— Ви знаете, — сказал Пеге. — Я так люблю своя жена, но только я такой тольстий, а она такой длинний, худой… Она, когда была со мной на своя родина, то все говориль: «Поедем домой, в Россию…» Я ей говорил: «Какой домой, тут домой». А она говориль: «Я там маленький помню, так лужки такие зеленые, на них теперь цветочки растут, я веночки сплету, сыну на голёвку надену, у него русая голёвка… Поедем домой…»

Долго еще спорили рыболовы и о значении денег, и о доме, и об отечестве. А Василий Княжев под конец сказал:

— Когда живешь, деньги нужны. Как хочешь, а нужны. И сколько около их эдакого всякого… И до чего плутни… Глядишь, когда богатый, дак на него-то, как глядят, лицо делают такое приятное… Чисто Богу молются… И так уж угодить хотят, никто ему никогда и «нет» не скажет… все только «да». А вот, отчего это, скажите пожалуйста, господин доктор, отчего это я таких вот бедных видал, до ужаса… Эх, если б я богатый был, вот бы я… Одну бы белорыбицу ел. Вот до чего люблю… Дорога белорыбица, не поднять мне… Эх, деньги-денежки…

То — незнамо что