То, что растет

Гоблин запрыгнул Хеллбою на спину, обхватил своими, похожими на удавов, руками его голову, закрыл ему глаза, а потом укусил за плечо.

– Ах ты, сукин…

Горячая кровь потекла ему на грудь и спину. Хеллбой потянулся назад, попытался схватить гоблина, но тот сидел слишком высоко и был слишком вертким.

– Ну и черт с тобой.

Хеллбой вслепую побежал прочь от дома и Джеммы, собираясь врезаться в дерево, желательно той стороной, с которой сидел гоблин.

Гоблин держался цепко, чавкал и без умолку трещал на ухо Хеллбою какой-то ужасный вздор, говорил ему, что Джемма ничего не делала, чтобы помочь матери, когда той была нужна помощь, и вместо того, чтобы позвать отца или набрать 911, сидела и ничегошеньки не предпринимала, а потом стала рисовать свои чертовы картинки. С этими словами гоблин откусил Хеллбою кончик уха.

– Ай! Ты, маленький…

Хеллбой ударил гоблина, а заодно и себя по затылку.

Хватка гоблина стала слабеть, и Хеллбою удалось оторвать его руки от своих глаз.

Хеллбой надеялся увидеть дерево, но вместо этого перед ним возникла стена Транделлского колодца, в которую он только что едва не врезался.

– Ну ладно.

Хеллбой разбил стену колодца и сорвался вниз. Вместе с гоблином они полетели на дно колодца.

Они цеплялись за стены и отскакивали от них. Они неслись навстречу тьме и падали во тьму.

Желтые глаза Хеллбоя светились в темноте.

Наконец, ему удалось схватить гоблина левой рукой, которая тоже была достаточно сильной, и он принялся бить гоблина правой рукой судьбы.

Они продолжали падать.

Они падали в тишине, очень долго, все дальше и дальше погружаясь во тьму, в самые ее глубины.

Они падали до тех пор, пока окончательно не исчезли из виду.

Они падали до тех пор, пока не оказались в воде, такой холодной, словно она появилась в колодце из самой глубокой морской впадины.

Джемма заполнила рисунками восемь прямоугольников на картонной обложке, и только один остался пустым. Джемма не знала, что в нем нарисовать.

Отец вышел на задний двор. Он начал звать ее, спрашивать, что она делает там одна в темноте. Он еще не видел разбитую стену колодца, а если и видел, то ничего по этому поводу не сказал.

Джемма отозвалась:

– Ничего не делаю, просто рисую. Папа, давай я покажу их тебе? Пожалуйста. Тебе не нужно будет смотреть на старые рисунки с мамой, я покажу тебе только новые.

Он был силуэтом, призраком, очертанием, тенью, может быть, его там и не было вовсе. Затем он наклонил голову набок и сказал:

– Хорошо. Но сперва ты должна пойти в дом вместе со мной.

Джемма зажмурилась от яркого света в гостиной. Отец сел на диван, моргая и протирая глаза. Он вытер руки о джинсы, потом сложил их, переплел пальцы, а затем снова разжал, и вот его ладони уже превратились в кулаки, похожие на каменные, и тогда он убрал их в карманы. Потом сказал ей совсем тихо:

– Ну ладно, показывай.

Джемма осторожно продемонстрировала ему серию рисунков с колодцем и гоблином, а потом – с героем, но не дала взглянуть на портреты умирающей матери.

Увидев нарисованного гоблина в первый раз, отец всхлипнул и вытер глаза тыльной стороной ладони. Он принялся извиняться и спрашивать, сможет ли она простить его.

Просмотрев рисунки еще раз, он заявил, что они потрясающие, что у нее – талант и дар.

При третьем просмотре отец пролистывал страницы так быстро, что изображения красной руки, а затем и героя, который постепенно возникал на листах, казалось, двигались, словно живые.

Насквозь промокший Хеллбой сидел на развалинах разрушенного Транделлского колодца.

Ночное небо прояснилось, и месяц светил так ярко, что он смог рассмотреть рисунок красной правой руки. Это была не его рука.

– Черт возьми…

Как и другие рисунки, рука была изображена замечательно. Просто великолепно.

Настолько великолепно, что это разбило ему сердце.

Рисунки великолепны, потому что они рассказали всю историю.

Они рассказывали историю с самого начала.