То, что растет

Папа в подвале, а мама наверху с Марджори, поэтому Мерри тихонько пробирается к входной двери и убегает в дом Кена. Он живет всего в четырехстах семидесяти трех шагах от нее. По его словам, самое забавное, это то, что чем старше она будет становиться, тем больше будет сокращаться расстояние между их домами. Она спрашивает, как такое возможно. Он отвечает, что Мерри будет расти, и ноги у нее станут длиннее, а значит, ей понадобится меньше шагов, чтобы дойти до его дома.

Мерри уже несколько недель не была у него, но ей все еще приходится делать столько же шагов. Всю дорогу она представляет себе, как растет, пока не превращается в великаншу, и тогда ей понадобится всего шесть шагов, чтобы добраться туда. Она станет такой большой, что даже сможет оторвать у его дома крышу, если захочет.

Мерри стучится, но никто не отвечает. Она колотит по желтой двери ладошкой, пока та не краснеет и не начинает болеть. Кена дома нет. Возможно, он стоит внутри круга и помогает строить девятый храм. Если бы Марджори была с ней, она попросила бы ее забраться в окно и спрятаться где-нибудь в темноте, а потом выскочить, когда Кен вернется домой.

Мерри достает из кармана сложенный лист бумаги с запиской. Там написано следующее: «Мне хочется, чтобы ты опять приходил ко мне в гости, как раньше». Она просовывает записку под дверь и старается протолкнуть ее как можно дальше. Мерри опускается на четвереньки и заглядывает в щелку под дверью, но ничего не может рассмотреть. Внезапно ей становится страшно от мысли, что дверь сейчас откроется, поэтому она спускается с крыльца и отбегает на тридцать три (ее счастливое число) шага от его дома. Ей хочется вернуться обратно, забрать записку и порвать ее.

Возвращаясь домой, она видит слева девятый храм. Он поднимается над яблоневым садом за рынком. Теперь в нем примерно четыре этажа, хотя четвертый больше напоминает какие-то деревянные каракули.

Десятый храм

Барретты обедают за кухонным столом.

Папа молится не молча. Он произносит слова вслух и быстро, но не так, как если бы разговаривал с живым собеседником. Слова наслаиваются друг на друга, между ними нет пространства, в котором они могли бы жить. Мерри представляет, что молитва состоит не из отдельных определенных слов, а что это одно длинное жуткое слово. Самое длинное, ужасное и одинокое слово.

Мама не обращает на него внимания и ест курицу с картошкой и кукурузой. Она пьет вино – ее бокал теперь наполнен только на четверть. Мерри кажется, что вино не красное, а черное.

Мерри не нравится еда. В доме не осталось масла – с ним картошка становится вкусной. Рынок закрылся после того, как начали строить третий храм. Молока у них тоже нет. Она высовывает язык и опускает его в стакан с водой. Ни мама, ни папа не говорят ей, чтобы она прекратила заниматься глупостями.

Четвертый стул за столом пустой. Родители перестали носить тарелку в комнату Марджори после того, как началось строительство шестого храма, и Мерри это кажется бессмысленным. Мерри все еще может попросить у них разрешения отнести потом тарелку Марджори, даже если эта тарелка пустая и еда на ней воображаемая.

Мерри спрашивает:

– Кто-нибудь видел сегодня десятый храм?

Папа продолжает произносить свое длинное ужасное одинокое слово. Его голос становится хриплым, гортанным; слово забирает его голос.

Мама допивает вино тремя большими глотками. Она подносит руку ко рту, жмурится и не открывает глаз так долго, что Мерри становится страшно, как бы мама не застыла в этой позе навсегда.

Мама говорит:

– Он корявый, уродливый, глупый и жалкий на вид. Это ужасно. Просто кошмар. Самый худший из всех.

Мерри спрашивает:

– Может, мне стоит разрушить его? Может быть, если я нарушу эти глупые правила, они прекратят их строить?

– Мы не должны были строить самый первый. Это все наша вина.

Мерри вспоминает тот день, когда мама с папой сказали ей, что она должна помочь им отнести деревянные доски в центр круга. Самое интересное, что она почти ничего не запомнила. Она помнит, как тащила доску, как они закончили строить первый храм, как мама ударила по нему ногой и какой звук издал отец, когда он рухнул. Этот звук отражает ее чувства по отношению к тому дню.

Мерри говорит:

– Я не виновата. Почему вы тоже считаете меня виноватой? Я ничего не делала. Я поступала так, как вы мне сказали.

Одиннадцатый храм

Теперь мне хорошо виден одиннадцатый храм из окна твоей комнаты. Для этого даже не нужно забираться на подоконник.

Он взмывает высоко над нашим домом, так что мне приходится поднимать вверх голову.

Его сделали слишком костлявым, похожим на ноги старика. Так сказала мама.

Но он, скорее, похож на ободранный хвост дракона, который взмывает прямо в воздух. А куски из кое-как сложенных деревяшек – это чешуйки на хвосте дракона.

– Ух ты! Пара досок падает. Мне кажется, это были доски, так как храм очень далеко, я не уверена. Точно не знаю. Но что бы там ни было, они перевернулись в воздухе и полетели вниз.