То, что вы хотели

– Все будет хорошо, – сказала она, погладив мне руку. – Все в любом случае будет хорошо. – И сделала какое-то странное, еле заметное движение бровями.

Я поймал ее движение, проследил его направление и увидел в зале своих израильских охранников. Они нарядились в какие-то нелепые растянутые свитера, наклеили бороды и усы, но я их узнал. Пришла моя очередь вопросительно смотреть на Линду.

– Ничему не удивляйся, – как можно более спокойно сказала она, – все будет хорошо. Главное, слушайся своих адвокатов и меня.

На слове “меня” она сделала едва заметный акцент, и я догадался, что слушаться нужно только ее, а еще, возможно, моих охранников. Я кивнул, она тоже. После обмена сигналами Линда довольно фальшиво – думаю, что намеренно фальшиво – посетовала:

– Зря на сделку не согласился. Неплохой был вариант. Мне это стоило некоторых усилий.

Дальше до самого начала заседания она подробно рассказывала, как вышла на молодого и прогрессивного президента Франции, оказавшегося ее однокашником по Сорбонне. В юности они дружили, курили травку, вместе протестовали против глобального потепления и охреневших от жадности транснациональных корпораций. Выслушав ее, француз обещал связаться с рыжим американским индюком и вообще сделать все, что в его силах. Она дала ему свои гарантии, он дал свои – в сочетании с маршем миллионов это, видимо, произвело нужный эффект, вот и… Периодически посреди рассказа в ее глазах появлялись ужас и недоверие.

– Ты понял, ты точно понял? – как бы спрашивала она.

– Понял, отлично понял. Слушаться нужно только тебя. Спасибо, любимая.

– Это очень важно. Они тебя убьют. Не спрашивай, откуда знаю, но я знаю. Ты точно понял?

– Понял, понял. Тебя и охранников…

Ужас, как старая лампочка накаливания, медленно гас, и Линда продолжала распинаться о прогрессивном французском президенте. Сожалела, что у нее не получилось, выражала фальшивую надежду, что, может, в будущем… А потом ужас вспыхивал снова, и она беспокойно спрашивала глазами: “Ты понял, ты точно понял?”

Я опускал веки, через силу улыбался, и она продолжала говорить… Это повторялось несколько раз, это измотало нас обоих. Когда в зал вошел судья и секретарь хорошо поставленным голосом объявил: “Встать, суд идет”, мы оба с облегчением выдохнули.

* * *

Суд шёл, как пьяный забулдыга, нелепо спотыкаясь и падая в грязь. Благообразный судья устал стучать молоточком, дурацкие обвинения вызывали в зале смех и возмущение. Но это еще было полбеды. Многочисленные репортеры вели трансляцию в Твиттере, и миллионная толпа на площади с легким запаздыванием повторяла все реакции зрителей внутри суда. Едва люди в зале отсмеются, отсвистят, откричат “позор”, услышав, что я нарушил очередной нелепый закон девятнадцатого века, как спустя десяток секунд от криков на улице начинают дрожать не только окна, но и стены, и пол, и потолок, и даже дубовая судейская кафедра. Публика благоговейно замирала, внимая грозному гласу народа, но вскоре, заведенная этим гласом, подхватывала его, и бардак начинался по новой. Судья сначала просил, потом грозил, после пытался смягчать формулировки, но в конце концов плюнул на все приличия и просто стал гнать процесс к ожидаемому финалу.

Мне пришили все возможное и невозможное. Запрещенную в XIX веке пропаганду нетрадиционных культов – потому что Sekretex помогал пользователям определиться с религиозной идентичностью, торговлю алкоголем без лицензии – из-за рекомендаций спиртных напитков, рекламу наркотиков, каннибализма, фашизма и еще с десяток неведомых мне – измов, незаконный лоббизм, разрушение морали и христианских ценностей, вмешательство в личную жизнь граждан и доведение их до самоубийства. Вся деятельность Sekretex была объявлена преступной – поскольку тот не искал запрошенную пользователями информацию, а рекомендовал им ее по никому не известному и очевидно злодейскому алгоритму. Возражения моих адвокатов, что я не террорист-подпольщик, а уважаемый бизнесмен, что акции моей компании допущены к обороту на бирже, что я прошел сотни проверок, плачу налоги, имею все необходимые лицензии от комиссии по ценным бумагам, что с такой логикой любой бизнес можно объявить преступным, а это уже, в свою очередь, попахивает коммунизмом, судья отклонял. Это вызывало бурное возмущение снаружи и внутри здания. Дрожали стены, от криков “позор” и “долой” почти лопались стекла, но судья упрямо вел процесс к аресту.

Моя индивидуальная американская мечта за несколько минут рассыпалась в труху. Люди везде одинаковы, и власти у людей везде одинаковы, и если станешь ты неугоден сильным мира сего, то забудут они все резко о законах, идеалах и заветах отцов-основателей. Схрумкают быстро и по беспределу. Что в России, что в Нигерии, что в Америке… Я озвучил эту печальную мысль Линде. Но она лишь повторила, как мантру: “Все будет хорошо”, однако после непродолжительной паузы все-таки добавила:

– В России и Нигерии несколько миллионов человек на улицу не выходят, а здесь вышли, и поэтому, Ванечка, верь мне: все будет хорошо. Ты, главное, ничему не удивляйся…