Только сегодня

– Я знаю, ты расстроен, но не злись, пожалуйста, на Дила, ладно? Он сейчас в трудном положении. Несмотря на всю эту внешнюю браваду, на самом деле он невероятно ранимый. Ему гордость не позволяет признаться, что он просрал все сроки, и это выглядит так, как будто…

Неожиданно Генри с силой ударил ладонью по рулю.

– Да что за херня! – заорал он.

– Что? – спросила я, содрогаясь от шока.

– Какие сроки? Чушь собачья. Ему пора повзрослеть.

– Я не совсем…

– Ой, просто заткнись на хер, будь добра.

– Не говори со мной в таком тоне, – выдавила я сквозь подкативший к горлу ком.

Некоторое время мы молчали, затем Генри сказал:

– В этом году я похоронил свою сестру, Джони.

Я открыто посмотрела на него впервые с тех пор, как мы сели в машину. Костяшки его пальцев, сжимавших руль, побелели, в прекрасных зеленых глазах стояли слезы.

– Я понимаю, Генри. Я все понимаю.

– А Долли, – начал было он и осекся, а прочистив горло продолжил: – Она у нас с тех пор, как я еще учился в школе.

Наконец я набралась смелости и положила руку ему на колено.

В течение следующих нескольких дней Дил все больше и больше отстранялся от нас. Я не видела, чтобы он когда-нибудь ел. Особенно тяжело было по вечерам. Ему была ненавистна мысль о том, что Долли снова окажется одна в полной темноте, потерянная и испуганная, блуждающая по зарослям золотарника. Когда мы с Генри вернулись в пустой машине, Дил поджидал нас у входной двери с потухшим окурком в руке. Мы не смогли остановить его, когда он рванул через сад к заливу, отказавшись прекратить поиски. С тех пор каждое утро он надолго пропадал из дома, исследуя каждую тропинку по всему побережью Корнуолла в поисках Долли. Возвращался в послеобеденные часы, взъерошенный, обветренный и молчаливый, но как только солнце начинало клониться к закату, он снова уходил. Что касается меня, то я изо всех сил цеплялась за малейшую надежду когда-нибудь снова увидеть бедняжку Долли, но эти надежды одна за другой утекали, как вода в канализацию. Между Дилом и Генри искрило напряжение, а я безнадежно застряла где-то между ними. Я пыталась сохранить видимость счастья, которым мы наслаждались все лето, предлагала устроить пикник и отправиться к морю купаться, но все безрезультатно. В конце концов я полностью погрузилась в домашние дела: убирала ванные комнаты, стирала белье, взвалила на себя единоличную ответственность за приготовление пищи. Дом, который казался безопасным убежищем, затерянным и прекрасным пристанищем вдали от грозной реальности, казалось, утратил свое волшебное очарование. Я больше не могла отгонять мысли о неизбежном отъезде в город.

Однажды я заснула за чтением, а проснувшись, обнаружила, что уже начало смеркаться. Окно было широко открыто. Не помню, чтобы мы закрывали его хоть раз с тех пор, как приехали сюда несколько недель назад, но теперь я впервые почувствовала, что снаружи тянет холодом – преждевременный намек на приближающуюся осень. Я натянула шерстяной рыбацкий джемпер Генри и вышла на лестничную площадку. Из ванной доносились голоса. Приблизившись, я распознала голос Генри, принявшего мягкий, успокаивающий тон, который я слышала от него только в общении с Кларой и Джемом. Остановившись у двери, я прислушалась.

– Не волнуйся. Просто постарайся помолчать минутку, хорошо? Я ничего не расскажу Джони.

– Чего не расскажешь? – спросила я, открыв дверь.

Дил сидел в ванне, на его сгорбленной спине просматривался каждый позвонок, он что-то бессвязно бормотал. Генри примостился на краю ванны, поливая плечи Дила горячей водой из кувшина.

– Что ты мне не расскажешь? – повторила я, подходя к ванне, чтобы заглянуть Дилу в глаза.

– Ничего, – сказал Генри, вставая и мягко пытаясь увести меня. – С ним все в порядке, просто он слишком долго пробыл в море.

– Где? – настаивала я, отводя от себя руки Генри. – Дил, что случилось?

– Я позже расскажу тебе, – прошептал Генри, преграждая мне путь.

– Что произошло? Ты ходил купаться?

– Да, просто поплавал, – тихо отозвался Дил.

Генри пристально смотрел на меня, черты лица его странным образом исказились эмоциями, которых я не могла понять.

– Генри? – обратилась я.

Он молчал. И я ушла.

Все дальше и дальше от дома, в глубь сада, до самого ручья. Я ступила в воду, она была такой холодной, что обжигала кожу; ледяной до боли, которую почти невозможно было терпеть. Мне пришлось пересилить себя, чтобы не отступить на берег. Ледяной поток несся поверх моих лодыжек, боль вытесняла мысли и чувства, пока не наступило онемение.

Я уже лежала на берегу в полной темноте среди кустов спиреи, когда меня нашел Генри. Он прилег рядом со стаканом виски в руке.

– А вот и Орион, – сказал он, указывая бокалом на небо.

Некоторое время мы лежали неподвижно, окруженные травой.

– Как он?

– Спит.

Ручей продолжал свое мелодичное журчание по камням. Запах виски, исходящий от Генри, привлек меня, я села, взяла у него стакан и осушила его одним глотком.

– Итак, что случилось?

– Он просто идиот. Пробыл в воде слишком долго и чуть не заполучил переохлаждение. С ним все будет в порядке.