Только сегодня

– Ладно. – Я поджала ноги и натянула джемпер Генри на колени.

– Не делай так, ты его растянешь, – сказал Генри.

– Мне холодно.

– Тогда надо было надеть плащ.

– О чем Дил не хотел, чтобы ты мне рассказывал?

– Что?

– Ты сам сказал: «Не волнуйся, я не расскажу Джони».

– Да ничего такого. Просто не хотел, чтобы ты волновалась. Засмущался.

– Дил никогда меня не смущается.

– Ну и прекрасно, – отрезал Генри. – Раз ты знаешь его лучше, чем кто-либо другой, так пойди, разбуди и спроси сама.

– Почему ты себя так ведешь?

– Это ты ведешь себя так, словно являешься для него высшим авторитетом. Он делает то же самое по отношению к тебе. Это чертовски раздражает.

Генри перешел на северолондонский акцент Дила, более вальяжный, чем у него самого:

– Что ты должен понимать о Джони – это то, что она… О да, типичная Джони… Ну, Джони никогда бы тебе в этом не призналась, но…

– Прекрати.

– Извини, но это сводит с ума. Ты хоть представляешь, как трудно любить того, при ком постоянно находится гид?

Я рассмеялась.

– Дил, конечно, много значит для меня, но никакой он не дурацкий гид. Он хорошо знает меня – да, наверное, лучше, чем ты, ведь мы дружим всю нашу жизнь. Но это не значит, что мы…

– Мы?! – взвился Генри. – «Мы» – это ты с кем-то другим. Вот о чем я говорю. Вы ходите, как тени друг друга. Ты, блядь, совсем запуталась или что?

Я откашлялась. Шум моря сливался со свистом ветра. В лунном свете старая ива казалась призрачной и безучастной.

– Я только хотела сказать, что мы, а это ты и я, Генри, мы не должны позволить кому-либо мешать нашим отношениям.

Генри издал что-то между смехом и вздохом.

– Думаю, завтра нам следует вернуться в Лондон, – сказал он.

– Да, – согласилась я. – Думаю, следует.

Лохлан был в Альбионе, когда мы тронулись в путь – Генри рядом со мной спереди, а Дил лежал на своем рюкзаке на заднем сиденье. Когда мы выехали на автостраду, пошел мелкий дождь. Генри запустил один из компакт-дисков, которые я уложила в бардачок, – это были Arctic Monkeys, их сменил сборник «Вот что я называю музыкой», и наконец мы остановились на Леонарде Коэне, который и сопроводил нас в город.

– Скоро увидимся, – сказала я Дилу, остановившись напротив его дома.

– Да. Генри, спасибо тебе. За все.

– Пока, – сухо кивнул Генри.

Я не вышла обнять его, но проследила, как он поднялся по ступенькам крыльца к входной двери, открыл ключом замок и вошел, не оглянувшись.

– Я еду к тебе или?.. – спросила я Генри, не глядя на него.

– Если хочешь, – ответил он.

Это была долгая поездка.

Когда я открыла окна в затхлой квартире в Олбани, небо уже расчистилось и снова выглянуло солнце, его лучи цвета сепии пролились на пыльный ковер.

В ту ночь, когда мы легли в постель, Генри начал целовать меня. Сначала я была шокирована – ведь мы почти не разговаривали весь день. Потом я стала отвечать, надеясь, что поцелуи откроют мне что-то важное. Страстная настойчивость, с которой он действовал, подсказывала мне, что он тоже ищет что-то. Что именно, я не знала, но, подозреваю, мы оба остались ни с чем.

15

Однажды вечером, когда нам было лет по шестнадцать, я сказала родителям, что останусь ночевать у Милы, а Дил своим родителям ничего не сказал. Ему казалось, что, поскольку он мальчик, ему можно отсутствовать хоть всю ночь без лишних объяснений. Никакого особого плана у нас не было, кроме как просто гульнуть, прошляться ночь напролет. Мы оба достигли апофеоза подросткового разочарования, в частности, это выражалось в злоупотреблении такими словами, как «апофеоз». Сидя на диете из «Мальборо лайт», мы готовились к заполнению анкет на портале для поступающих в колледжи, решив, вероятно, что мы уже в состоянии выбрать дело, которому посвятим остаток свей жизни.

Это была рядовая пятница, примерно в середине первого семестра учебы в старшей школе. Эйфоричное лето после экзаменов на аттестат об общем среднем образовании осталось позади. Сложность и процедура этих экзаменов теперь казались нам смехотворными: все эти задания с подчеркиванием правильного ответа и дополнительные тесты выглядели как прогулка в парке по сравнению с тем, к чему мы готовились сейчас. Мы думали, что достигли вершины холма, но обнаружили, что всего лишь вышли на плато перед реальной горой. Мы оба почувствовали, что пришло время оторваться.

Начали мы свой отрыв с самой дешевой бутылки красного вина, какая только нашлась в кафе «У Теодора». Я помню, что Дил явился в берете, в котором выглядел и симпатичным, и нелепым одновременно. В сумке у меня были припасены четыре банки светлого пива, которые я стащила из родительского холодильника. К нашему столику подошел официант по имени Эл, его черные набриолиненные волосы были лихо зачесаны назад.

– Что-нибудь закажете, кроме шираза? – спросил он, одной рукой опершись на стол.

Мы застенчиво заулыбались ему в ответ.

– Извини, Эл, – сказала я. – У нас бюджет ограничен.

– Ну да, ну да. Вино, однако ж, вам по карману.

– Как сам, Эл? – спросил Дил, меняя тему разговора.

– Я? Как я? Ужасно. Кошмарно. Жутко.

– Ой нет, – сказала я, привыкшая к его гипертрофированному пессимизму. – Что такое?