Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

Человек вдруг изловчился и молниеносным движением поймал таинственное тело в прозрачный сачок, укрепленный на кончике шеста; удовлетворенно крякнув, он стал с шестом на плече — пульсирующий ком болтался в сачке у него за спиной — карабкаться по пожарной лестнице соседнего строения и вскоре, взобравшись на крышу, исчез из виду.

— Ловко он их, — сказала какая-то пожилая женщина, выходя из-за колодца с журавлем, и, заметив недоуменную мину на лице Фортуната, пояснила: — Это монастырский пасечник, менеер... Пчелиный рой улетел из улья, вот он и ловил их матку...

Хаубериссер пошел со двора; миновав пару кривых переулков, он оказался на большой площади и, остановив таксомотор, велел ехать в Хилверсюм, в загородное поместье своего приятеля Пфайля.

По широкой, прямой как линейка, дороге ехали тысячи велосипедистов — спицы сливались в сверкающие диски, поблескивали педали, но Фортунат, погруженный в свои думы, не обращал на этот нескончаемый кортеж никакого внимания. Поля, фермы, одинокие домишки проносились перед его невидящим взором. В течение всей поездки — а она продолжалась около часа — у него пред глазами стояла одна картина: человек в маске и пчелиный рой, облепивший свою матку так, будто жить без нее не мог...

Немая природа, еще вчера вечером навевавшая такую грусть, сегодня преобразилась, повернувшись к нему совсем другим, новым выражением своего «зеленого лика», и Хаубериссер знал, что его душе понятны те предвечные глаголы, которые он читал на ее едва заметно подрагивающих устах.

Человек, поймавший матку, а вместе с ней и весь рой, казался ему сейчас каким-то очень значимым, поистине ключевым символом.

«А разве мое тело не такое же скопление бесчисленного множества живых клеток, — вопрошал он себя, — которые по унаследованной из бездны времен привычке роятся вокруг сокровенного ядра?»

Интуитивно Фортунат чувствовал, что между представленным ему действом в монастырском саду и фундаментальными физическими и метафизическими законами существует какая-то глубокая тайная связь, и даже боялся представить себе, какой фантастический, искрящийся, бурлящий волшебными красками

мир воскрес бы вдруг у него на глазах, если бы удалось, хотя бы на миг, увидеть в новом свете и ту унылую серую повседневность, которую косная рутина и смертная скука лишили ее истинного лица.

Глава VII

В Хилверсюме авто свернуло в тихий, застроенный виллами аристократический квартал и, едва слышно шурша шинами, покатило по широкой липовой аллее, ведущей через тенистый старинный парк к белоснежному, сверкающему на солнце зданию Буитензорга.

На лестнице, широким маршем сбегавшей к площадке перед домом, стоял барон Пфайль; завидев выходящего из машины Хаубериссера, он радостно устремился к нему.

   — Хорошо, что ты все-таки приехал, старина, чертовски рад тебя видеть! А я уж было начал опасаться, что моя депеша запоздала и не настигла тебя в твоем уютном, обитом шелком сталактитовом гроте... Что с тобой? Уж не случилось ли чего? Да на тебе лица нет!.. А я-то думал, что Господь не оставит тебя своей заботой и непременно возблагодарит за твой чудесный подарок... Да-да, конечно, я имею в виду великолепного и несравненного графа Цихоньского — вот уж поистине отрада в наш унылый, безнадежно благоразумный век! — Пфайль был в таком хорошем настроении, что и слова не дал вымолвить своему протестующе махавшему руками другу, который во что бы то ни стало, пусть на языке глухонемых, пытался объяснить барону, с каким мошенником он имеет дело, однако тот не обращал ни малейшего внимания на отчаянную жестикуляцию. — Ясновельможный пан нанес мне визит в такую рань, что я спросонья принял его за милую шутку старика Морфея, однако потом... потом, когда до меня наконец дошло, что это не сон, я, само собой разумеется, не мог отказать себе в удовольствии оставить графа на обед. Если не ошибаюсь, пара серебряных ложек уже испарилась... Потрясающе, ввалившись ко мне, он представился...

   — ...крестником Наполеона Четвертого?..

   — Ну да. Кем же еще? Кроме того — крепись, старина! — он и на тебя ссылался...

   — Каков наглец! — воскликнул Хаубериссер вне себя от ярости. — Каналью следовало бы вышвырнуть взашей.

   — Полноте, мой друг. В конце концов он претендует лишь

на то, чтобы быть принятым в какой-нибудь приличный карточный клуб. Позволим нашему польскому гостю этот маленький каприз. Вольному воля... Если на него и вправду нашла такая блажь — остаться без гроша, почему бы нет?

— Ничего не выйдет, он профессиональный шулер, — угрюмо буркнул Фортунат.

Пфайль окинул его сочувственным взглядом.

— Да ты, никак, и в самом деле, полагаешь, что в наше время он сможет хоть что-то выиграть в «приличных» карточных клубах? Тамошние маэстро, друг мой, передергивают так виртуозно, что этот шут гороховый не успеет и рта открыть, как останется без штанов. A propos, ты видел его часозвон?

Хаубериссер невольно прыснул.