Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

— Нет-нет, я никогда не расстанусь с тобой. Нас не разлучит даже смерть... Я так счастлива, так несказанно счастлива, что мне удалось вернуться к тебе.

   — Ева, Ева, только не говори о смерти! — вскричал он. Руки девушки внезапно похолодели...

   — Ева!

— Не бойся, любимый, я уже не могу уйти от тебя... Любовь сильнее смерти... Так сказал он... А он не лжет! Я была мертва, и он вернул меня к жизни... Он будет всегда возвращать меня к жизни, сколько бы мне ни пришлось умирать...

Она говорила как в бреду; Фортунат подхватил ее на руки и отнес на постель.

— Он ухаживал за мной, когда я лежала при смерти — неделями не приходила в сознание и не могла разжать пальцев... Судорога... Мертвая хватка... Они сжимали красный ремень — его носила на шее смерть. Вцепившись в него, я висела между небом и землей... Он сорвал с нее ошейник! С тех пор я свободна... Разве ты не чувствовал, любимый, что я часами напролет находилась рядом с тобой?.. Время как с цепи сорвалось... Ну куда, куда оно мчится?.. — Губы уже не слушались ее. — Позволь... позволь мне стать твоей женой! Я хочу быть матерью, когда снова приду к тебе...

Они сжимали друг друга в объятьях неистовой, беспредельной любви — опьяненные, тонули в океане счастья...

   — Ева!

   — Ева!

Ни звука в ответ.

— Ева! Ты слышишь меня? — Фортунат раздвинул занавески, скрывающие спальную нишу. — Ева!.. Ева!..

Схватил бледную руку — она безжизненно упала на одеяло. Приложил ухо к груди — сердце не билось. Глаза потухли...

— Ева! Ева! Ева! — отчаянно вскричал он; встал, качаясь по дошел к столу. — Воды!.. Надо принести воды!.. — И рухнул как подкошенный. — Ева!..

Стакан разбился, и он поранил себе пальцы, но снова вскочил и, вцепившись в волосы, бросился к постели...

— Ева!.. — Хотел привлечь возлюбленную к себе, но, заметив усмешку смерти на застывшем лице, замер и, рыдая, бессильно склонил голову на ее плечо...

«Грохот... Это пустые ведра... Там, внизу, на улице... Кто-то гремит пустыми ведрами... Молочница!.. Да-да, конечно... Гремит... Молочница... Как же она гремит!..» — Хаубериссер чувствовал, как его сознание погружается во мрак, слышал, как где-то совсем близко бьется чье-то сердце, даже сосчитал спокойные мерные удары, не догадываясь, что это его собственное... Машинально гладил длинные светлые шелковые пряди, разметавшиеся по белой подушке...

«Как она прекрасна!.. Но почему не слышно курантов? — Он поднял глаза. — Ах да, ведь время умерло... Разумеется, умерло, иначе давно бы рассвело... Но, чтобы увидеть зарю, надо проснуться... Проснуться!.. Там, на письменном столе, лежат ножницы, а рядом... рядом горят две свечи... Зачем я их зажег?.. Наверное, забыл погасить, когда ушел негр... Конечно... А потом было уже не до них, ведь пришла... Ева... Ева??? Но ведь она... мертва! Мертва!!!» — горестный вопль не мог прорваться наружу и терзал изнутри изнемогающую душу.

Два гигантских огненных языка чудовищной, невыносимой муки сомкнулись над несчастным...

«Конец! Надо... положить... конец!.. Ева!.. Я должен идти за ней следом... Ева, Ева! Подожди, я догоню тебя! — Задыхаясь, он навалился на письменный стол, схватил ножницы и уже хотел вонзить их себе в сердце, но в последний момент застыл с занесенной рукой. — Нет, просто смерть — это слишком ничтожно! Я уйду из жизни слепым — не хочу больше смотреть на этот проклятый мир!..»

И Фортунат, вне себя от отчаянья, открыл ножницы, собираясь вонзить в глаза острые растопыренные концы, как вдруг кто-то с такой силой ударил его по руке, что страшная стальная рогатка со звоном упала на пол...

— Да ты, никак, вознамерился внити во царствие мертвых, дабы найти там живых?

Перед ним стоял Хадир Грюн, как и в прошлый раз на Иоденбрестраат, был он в черном таларе и седые пейсы спадали до плеч.

— Сдается мне, ты и впрямь ослеп, если уверовал, что истина — по ту сторону! Таки вот, я скажу тебе: тот мир есть лишь царствие преходящего блаженства для призрачных слепцов, равно как сей мир есть царствие преходящих страданий дляспящих слепцов. Всяк, не превзошедший в жизни земной науки «созерцания», за гробом оную не постигнет и подавно... Уж не вообразил ли ты, что, коль скоро тело возлюбленной твоей лежит простертое, подобно трупу бездыханному, то и не воскреснуть ей вовек? Воистину, дева сия жива, а вот ты — мертв, ибо все еще пребываешь во сне гробовом. Вкусившего однажды жизни вечной смерть не сокрушит, однако и тому, кто покуда мертв, навроде тебя, возможно причаститься жизни вечной...

Старик схватил свечи и поменял их местами: правая стала левой, а левая — правой, и сердце Хаубериссера вдруг перестало биться — казалось, оно исчезло, испарилось, выпорхнуло на волю из тесной грудной клетки.