Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

Мы забываем, что христианство явилось в уставший, сбившийся с пути и обветшавший мир, судорожно искавший спасения — и не находивший его во всей мудрости философов и таинствах язычников. Народы, населявшие тогдашнюю ойкумену, изверились в своих богах — что не мешало им поклоняться богам чужим, которых они заимствовали со всех концов земли, учреждая все новые и новые «синтетические культы» и мистерии, — но и те не могли удовлетворить духовной жажды. Сын Человеческий явился как молния, разорвавшая мрак безжалостным светом. При слишком ярком освещении полутона пропадают. Недаром символом автора самого «мистического» из четырех Евангелий — Иоанна — является орел — птица, которая может смотреть на солнце, не отводя взгляда. Апостол Павел, столь много сделавший для выработки христианской догматики, на три дня ослеп, когда Христос явился ему на дороге в Дамаск. «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее» (Мф. 10: 34 — 35). Христианство пришло со страшной и радостной вестью, которую мир не мог вместить, как ветхие мехи не способны удержать молодое вино (Мк. 2: 22). И раннехристианский гнозис

[202], известный по трудам Отцов Церкви, боровшихся с ересью, и только после находки в 1945 году библиотеки Наг-Хаммади обретший реальные черты, был своего рода реакцией на этот «ожог». Дуализм гностического христианства[203], позже объявленный ересью, был просто своеобразной реакцией «человеческого, слишком человеческого»

зрения на яркий свет — долгое время после вспышки мир виделся лишь черно-белым. В этом смысле тексты раннехристианских гностиков — подлинное и аутентичное свидетельство о Богоявлении: о боли и растерянности, которое испытывает человеческое сознание, сталкиваясь с Абсолютом. Свобода может быть невыносимее рабства, прощение может внушать ужас, стоит задуматься, Кто прощает.

Богословие смогло «переварить» и нейтрализовать и Платона, и Аристотеля, вместив их в себя, — но гнозис был отвергнут, изгнан за пределы церковной ограды, однако не вовсе исчез, а, подобно реке, ушел под землю, в некую память культуры, чтобы вновь и вновь свидетельствовать о себе — то ересью катаров и песнями трубадуров, то возрожденческой алхимией.

И если сравнить некоторые идеи «Зеленого лика» (как и других романов Майринка in masse) с гностическим — но все же христианством, — то мы увидим, что как раз к этому христианству Майринк весьма близок. Подобные учения он мог знать по многочисленным работам начала века, восстанавливающим раннехристианские тексты на основе цитат у Отцов Церкви — прежде всего Иринея, Оригена и Климента Александрийского. Следует учитывать и тот факт, что Майринк был посвящен и в ряд эзотерических обществ

[204], — сколь бы поверхностны ни были эти посвящения, внутри таких кружков могла существовать «цепь преемственности» и устной передачи некоторой традиции[205].

То «учение Хадира Грюна», которое постигает герой романа, Форту-нат Хаубериссер, с беспощадной ясностью можно обнаружить в гностическом Евангелии от Фомы. Недаром в тексте рукописи, попавшей герою в руки, упомянут этот апостол, не уверовавший в Воскресение Христа, доколе «не вложил руки своей в ребра Его» (Ин. 20: 27). Интересующее нас гностическое Евангелие, как уже говорилось, было найдено лишь в середине XX века, однако Средневековье знало несколько апокрифических текстов, авторство которых приписывалось Фоме, и следы их сохранились в виде многочисленных цитат у Отцов Церкви и средневековых богословов. Средние века окружили фигуру «недоверчивого ученика» целым сонмом легенд. Считается, что Фоме выпало быть апостолом Индии[206]

, — и именно с его именем связывают так будоражившее средневековые умы царство Пресвитера Иоанна.

Евангелие от Фомы начинается наставлением: «Пусть тот, кто ищет,

не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и, когда он найдет, он будет потрясен, и если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем» (схол. I)[207]. Построенный по спирали и втягивающий в себя, как воронка водоворота, этот текст, варьируя формулы и образы, вновь и вновь будет возвращаться к нескольким темам: обретение знания, обретение света, обретение полноты. Три эти понятия внутри текста нельзя оторвать друг от друга, они дополняют друг друга, раскрываясь одно через другое.

Знание есть знание начала: «Открыли ли вы начало, чтобы искать конец? Ибо в месте, где начало, там будет конец. Блажен тот, кто будет стоять в начале: и он познает конец, и он не вкусит смерти» (схол. 19). И не перифраз ли этих слов встречаем мы у Майринка, когда неизвестный предшественник Фортуната Хаубериссера пишет, обращаясь к тому, кто решится идти «путем метаморфозы»: «Начало — вот поистине то, чего недостает роду человеческому... Изо дня в день довлеет нами вопрос: кто я есмь?.. Однако ответа мы не ищем, потому-то начала и не обретаем».