Том 11. Зга

История создания НБ

связана с дружескими контактами Ремизова с Иваном Александровичем Рязановским (1869–1927) – историком-архивистом, юристом, искусствоведом, коллекционером рукописей, редких изданий, предметов народного быта (биографические сведения о И. А. Рязановском см.: Бочков В. Н

Щедрость души // Влюбленность: Сб. Ярославль, 1969. С. 121–146). После окончания ярославского Демидовского юридического лицея Рязановский служил в Костромско-Ярославском акцизном управлении, с 1899 г. – в костромском Окружном суде. В 1906 г. он вышел в отставку и переселился в Петербург. В 1909 г. причислен к 1-му департаменту Министерства юстиции в Петербурге. Окончил Историко-архивный институт и сблизился с кругом писателей-модернистов. Ремизов познакомился с ним при посредничестве М. М. Пришвина. С конца 1900-х и до 1920 г. Рязановский снабжал литератора книгами и рукописями из своего собрания, предоставлял необходимую справочно-библиографическую информацию, своими рассказами о русской провинции давал источники новых сюжетов. Писателя и архивиста сблизили общий интерес к средневековым рукописям, а также сходство взглядов на пути обновления языка русской литературы посредством обращения к его формам, сохранившимся в фольклоре, памятниках древнерусской литературы, областных говорах и обсцентной лексике. В мемуарной книге «Подстриженными глазами» Ремизов посвятил Рязановскому главу «Книжник», где, говоря о важности его воззрений для русской культуры Серебряного века в целом, фактически раскрыл значение взглядов архивиста для формирования своей «теории русского лада»: «При всех своих необозримых познаниях в истории и археологии, Рязановский <…> в жизнь не написал ни одной строчки <…>, но устному слову которого обязаны в своем чисто „русском“ <…> Чехонин, и Кустодиев <…> Замятин <…> и М. М. Пришвин <…>. Значение изустного слова Рязановского в возрождении „русской“ прозы можно сравнить только с „наукой“ <…> Вячеслава И. Иванова <…>. Я подразумеваю „русскую прозу“ в ее новом, а, в сущности, древнем ладе <…>. Рязановский <…> годами только о русском и рассказывал (повторяю, писать он не мог), расценивая слова на слух, на глаз и носом, и восхищаясь своими русскими книгами от Киево-Печерского патерика до Новикова» (Иверень-РК VIII.

С. 131–133). О роли Рязановского в петербургской литературной жизни см. также дневниковую запись М. М. Пришвина от 25 марта 1921 г.: «Вспоминал И. Рязановского: „провинциален“, обмозгованное сладострастие; как его всего, весь его сундук мудрости и всего накопленного в Петербурге разобрали литераторы» (Пришвин М. М.

Дневники. 1920–1922. М., 1995. С. 152).

В 1908 г. Рязановский вернулся в Кострому, где жил в доме, принадлежавшем его жене – Александре Петровне Рязановской (1880–1973), по адресу: ул. Царевская, д. 16 (ныне: пр. Текстильщиков, д. 20, литера А). Он служил секретарем костромского Губернского присутствия. По поручению Костромской ученой архивной комиссии Рязановский организовал Костромской Романовский музей (открыт в 1913 г.), стал его первым директором и передал туда большую часть своих коллекций (см.: <Биографическая справка И. А. Рязановского> // РНБ. Ф. 634. Ед. хр. 269. Л. 1). На рубеже 1900-1910-х гг. Рязановский принимал активное участие в попытках Ремизова издать эротическую сказку «Что есть табак» (см.: Данилова И. Литературная сказка А. М. Ремизова (1900-1920-е годы)//Helsinki, 2010. С. 186. (Slavica Helsingiensia 39)). В воспоминаниях о нем Ремизов отметил: «Сохраняю мою костромскую память – „рязановскую“ в моем „Стратилатове“ („Неуемный бубен“)» (Иверень-РК VIII. С. 133).