Том 15 (XVII век)

Услышав князь Петръ ответъ, и реклъ ей: «О милостивая кралевна, видя я милость вашу несказанную к себе. И сердце мое тяшко изравнено любовию по тебе. Радъ вечно милость твою найпаче хранить и о том милости прошу тя, чтоб ты во гневъ не поставила, что без всякаго опасения надеяся на твое милосердие к тебе милостивой своей, пришелъ. И надеяся на то, что служебникъ вашей кралевской милости, не могъ ослушаться приказу вашего. И милости у тебя, кралевна, прошу, чтоб к слуге милосерда была и по воли своей, где изволила, на службу послать того ради. А что опасение имеешь о приходе моемъ, и я милости твоей не осудчикъ, только вечно долженъ служить и здоровье твое во всемъ хранить».

Услышав кралевна такие укронные[1132]

речи и умилные рыцеревы, рекла к нему: «Ведай, великий рыцерю честный, что я тебя принимаю не за служебника, но за милова друга и приятеля. Только молю тя, изволь сказать имя свое и честный родъ твой, ибо никто не ведаетъ имяни твоего, а ныне прошу тя: повеждь мне».

И князь Петръ отвещал ей: «Великая кралевна, обещался Господу Богу выехавъ из своего государьства, из дому отца своего, никому имяни своего не сказывать, опричь приятеля своего и друга вернаго и сердешнаго, которую дастъ Богъ мне. А видя что кралевское ваше величество становитъся мне другомъ и добрым приятелемъ, нелзе мне у тебя того утаить, только объявлю тебе единой. Прошу тя, милостивая кралевна, прикажи, чтоб мамка твоя вонъ вышла». И королевна велела Потанцыяне вонъ вытти. И какъ вышла Потанцыяна, и князь Петръ реклъ: «Ныне, прекрасная кралевна, все тайное сердца своего открываю тебе. Какъ я былъ в дому отца своего, и единъ добрый человекъ из вашего кралевства лучился быть въ гостяхъ у отца моего и, увидя меня, сталъ говорить мне, чтоб я у отца своего в дому не жилъ, чтоб ехал въ посторонныи государьства и отведал бы своего счастия и рыцерскихъ справъ. Найпаче мне сказалъ о кралевскомъ величестве, отце твоемъ, какая милость к рыцеремъ, которые пребываютъ при его милости, сказалъ же мне и про красоту твою, прекрасной кралевны. И услышал я те ево речи от него, сталъ о том велми радети, чтоб приехать в сие кралевство. А отецъ мой и мати моя никакими мерами не хотели меня отпустить, потому что я единъ у нихъ сынъ былъ. И то изволь, милостивая моя, ведать, что отець мой князь Вольфангъ — зять краля францужскаго, князь вольной, а мати моя Петронила, кралевой францужской сестра родная. А имя мое есть Петръ. Ныне изволь ведать, что не простова роду. А для того не сказывалъ имяни своего, что есть много честныхъ людей у кралевскаго величества в рыцерскихъ делехъ, чтоб про меня никто не ведалъ, кто я».

И какъ услышала кралевна ту речь, велми тому радовалась и рекла: «О честный и великий рыцерю, какъ я первее сказала, что ни за слугу, но за милова своего приятеля и друга точию. И то ведай, что всемъ тебе уклонна, будь ты самъ мой приятель и стражъ чести моей, потому что ты мне есть любезный друг и приятель сердцу моему. И не знаю, чемъ бы мне тебя почтить за такую великую любовь». И потомъ сняла с себя чепь златую, драгую, с камениемъ самоцветным и положила на перси его и рекла ему: «Приими, верный мой приятель, сей мой малый даръ для верной памяти промежъ нами, чтоб во всякой доброте и честности с тобою быти и тебе бъ мое девичество хранити во всякой чистости до уреченнаго дня».

Услышавъ то князь Петръ, с великою честию учинилъ ниский поклонъ кралевне, и билъ челомъ за такую неизреченную ее премногую милость. А потомъ вынявъ третий свой перстень, и поднесъ кралевне, и такъ реклъ ей: «Всю свою утеху и благословение, что от матушки своей имелъ, дарую тебе, милостивой своей». И кралевна с великою честию и любовию приняла тот перстень и обещалася ему любовь и милость к нему иметь, и онъ ей такожде. И по многих речахъ мило простился. Князь Петръ пошелъ с великиимъ веселиемъ, а кралевна такожде вельми была весела с той беседы общей и забыла всю свою прежнюю печаль. И призвавъ мамку свою Потанцыяну, и сказала ей все ево речи, что онъ ни сказывал, и показала третий перстень, что ей далъ для любви. И кралевна стала Потанцыяну спрашивать: «Каковъ тебе кажется, скажи мне правду». И Потанцыяна рекла ей: «Милостивая моя государыня кралевна, вижу межъ вами с обеихъ странъ верную и правдивую любовь. И видя учтивость и стыдъ, и великой умъ, и лице его прекрасное, и дородство, и я что на стыдливую девицу зрю, и во всемъ его возлюбила, и нельзя такого удатнаго рыцеря кому не любить».

Услышавъ то, кралевна Магилена вельми том утешилась и рекла Потанцыяне: «О возлюбленная и милая моя Потанцыяна, помниш ли ты и сама, какъ я тебе прежъ то рекла, что онъ великаго роду, а не простова, потому что по ево дородству и уму, и красоте, и храбрьству, и смелости, все то я по тому узнала, и хвалю Бога, что не худова возлюбило сердце мое, но добраго и честнаго роду. И о том молю Господа, чтоб нашъ умыслъ в добромъ здоровье скончался».