Том 15 (XVII век)

Яко Петръ князь былъ въ церкви и яко Потанцыяна с нимъ говорила и какъ послалъ перстень х кралевне Магилене.

И князь Петръ всегда ходилъ в церковь на молитву, прилучи же ся приити в ту же церковь Потанцыяне помолитися. И князь Петръ шелъ из церкви, Потанцыяна же остановила его и рекла к нему: «Рыцерю великии, не поставь во осудъ[1126]

, есть нечто тайно с тобою переговорить». И князь Петръ учинилъ ей честный поклонъ, что виделъ ея прежде того за кралевною, какъ былъ у стола кралевского, и сталъ слушать прилежно речи ея. Потанцыяна, видя великую уклонность рыцеря к себе, рекла к нему: «Великий рыцерю, многое время пребываешь у кралевской милости, а всемъ людемъ великое подивление, что не поволишь по се время имяни своего и роду объявить. А в кралевстве нашемъ все ведаютъ, что слава твоя богатырская, и рыцерская, и обычай учтивый, и мудрость речей твоихъ, и дородство само объявляетъ тебя, что ты есть роду великаго, да не объявишь ни кралевскому величеству, ни сенатыремъ нашимъ.

Объявляю тебе, великий рыцерю, что я ни от королевскаго величества послана, ни от санатырей, только естьли бы ты изволил объявить, котораго роду и какъ имя твое, ведала то, что утешеные и велико милые вести принесла к прекрасной кралевне Магилене, потому что она того жедаетъ, чтоб оного доведатца про имя твое. А естьли бъ от меня, служебницы своей, доведалась и до меня найпаче была милосерда, нежели к инымъ». Услышавъ то, князь Петръ замолчал и доумелся[1127]

, что по науке кралевны Магилены и реклъ Потанцыяне: «Хвала Богу, что меня Господь Богъ почтилъ в семъ государьстве, найпаче на дворе кралевской милости. Ведаю, честная Потанцыяна, умыслъ вашъ и за великое счастие себе получаю. А то найпаче ставлю себе въ счастье, что хощешь темъ милость приять от кралевны Магилены, что про имя мое объявить. Скажу тебе: „Есть много причинъ, для того я имяни своего и роду не объявлю".

А для того что к тебе кравлена Магилена найпаче милосерда была, и для техъ вестей кралевна весела б была, и до нынешняго дня никакому человеку не объявливал и не верилъ никому, а сего часу отсылаю с тобою тайно х кралевне, чтоб то никому не поведано было тайно б, что я княжева роду, а имя своего не скажу. А на уверение того, что истинно веру держала кралевна, даю знакъ, милый подарокъ, перстень. Ведаю, что есть много и дражае того у нее, только что у меня здесь лутче, темъ и челомъ бью. Какъ я отъезжалъ из дому отца своего, и благословила милостивая государыня мати моя для памяти, чтоб я ее не забывалъ».

И взявъ тотъ перстень Потанцыяна у князя Петра, и рекла ему: «Великий рыцерю, все то, что я у тебя слышала явственно, объявлю прекрасной кралевне Магилене и обещаюся всякие добрые речи кралевне за тебя говорить». Отшедши Потанцыяна и стала мыслить: «Ныне вижу, что кралевна правду рекла, что онъ честнаго роду. Ныне я и сама узнала». И пришедши х кралевне Магилене, стала все его речи сказывать и его самого хвалить всякими похвалами и поднесла ей перстень.

Кралевна выслушав у Потанцыяны по ряду[1128] и приняла у ней перстень с великою любовию и честию и радостию, и рекла к ней: «Виждь ныне, возлюбленная моя Потанцыяна, что сердце мое слышало и сама узнала по ево дородству и смелости, и уму мудрому, и храбрости великой, знать и по ево дорогому нраву, что онъ не простова роду. А вижу и то, что умыслъ любовной ево есть ко мне, только надобно мне его искусить, что подлинно ли онъ меня любитъ, а я ево люблю такъ, нежели сама себе, и то тебе сказываю ныне, что, конечно, иного не хощу себе в мужа иметь, опричь того великаго рыцеря. И лучше мне умереть, нежели умыслъ свой переменить. А что его здесь нетъ, то перстнемъ стану утешаться». И поцеловавъ тотъ перьстень с любовию. Видя Потанцыяна такую любовь кралевнину к рыцерю и рекла ей: «О великая государыня кралевна, вижу, что ты свою мысль всемъ сердцемъ преложила к тому рыцерю. Я того не хвалю, что столь скоро хотение свое к сердцу своему приключила. Какъ тебе первее того рекла, такъ и ныне, что дело сие нестаточное и нечестно королевскому роду вашему, и починаешь не розмысля, и хощешь въ скоромъ времени поддаться незнаемому человеку и возлюбить ево всемъ сердцемъ своимъ. И от тое любви чтоб позору не было девичеству твоему. Не толко кралевскому величеству отцу и кралеве матери твоей, но и всему нашему государьству не честь учинишь и жалость великую наведешь. И то мне видится зло, что в такую печаль впала и великую кручину сердцу своему привлекла по томъ рыцере».