Том 2. Стихотворения (маленькие поэмы)

Наиболее развернутым откликом на есенинскую поэму в тогдашней зарубежной русской печати стала статья А. Киселева «Мессианство в новой русской поэзии: “Пророк Есенин Сергей”». Ее автор, в частности, писал: «Я уверен, что большинству из читающих “Инонию” в первый раз она не понравится. <...> Но <...> даже наиболее возмущенные, наиболее недоумевающие должны будут сделать некоторое усилие, чтобы стряхнуть с себя обаяние ее угловатой силы. <...> Кто даст себе труд внимательно прочесть “Инонию”, тот поразится ее мрачным огнем. <...> Поэт, пришедший из темных низов, с периферии социального круга, чтобы перевернуть мир и оставить на нем следы “нового вознесения”, не мог втиснуть своей поэтической проповеди в старые, школьные, вылощенные формы. Они убили бы его вдохновение, стеснили бы его, как шнурованные башмаки стеснили бы Иеремию. <...> Характерные рубящие перебои ритма и мрачные, глухие ассонансы, шипящие и свистящие аллитерации <...>, обилие рифм, построенных на отдаленных созвучиях (гибели — библии, кионах я — Инония), диссонансы (Радонеж — залежи, погибнете — выгибью), навязчивые представления, как “прободать” или “проклевать”, постоянные “говорю вам” — все это дает свой своеобразный стиль, свою поэтическую манеру, дикую художественность, потрясающую, как музыка бури. Мы забываем, как Есенин грозит нам:

Пятками с облаков свесюсь (sic!),

Прокопытю души, как лось,

и готовы верить ему, когда он говорит:

Грозовой расплескались вьюгою

От плечей моих восемь крыл.

<...> Обращаясь к старому миру, олицетворенному в виде Америки, технически мощной, но слабой своею бездушностью и безверием, поэт еще раз ставит русскую тему о примате религиозно-этических ценностей над ценностями материальной культуры. Эта культура несет в себе зародыши гибели, опустошения души, упирающейся в бессмысленное накопление, ибо “проволочные лучи”, которыми культура опутала землю, “не осветят пришествия” нового Бога. <...>

Таковы пророчества Есенина. Напрасно было бы, конечно, искать в его замечательной “Инонии” предсказаний конкретных исторических событий. Она вся вращается в сфере религиозно-социальных идей, облеченных в тяжелые символы. Исторические события развиваются, не считаясь с пророчествами. Но что мы стоим на великом переломе, что в душе нового человека назревают новые ценности, без которых “нечем жить”, — в этой основной мысли “Инонии” ее значение, переходящее за грани текущего дня» (газ. «Путь», Гельсингфорс, 1921, 31 марта и 1 апреля, №№ 32 и 33).

В то же время Ф. В. Иванов, размышляя об особенностях лирической поэзии Есенина («Мягкий, женственный, <...>, тихой поступью монашки идет он по дороге русской литературы. <...> Пейзаж его любимый — тихий вечер, настроение — грустное раздумье...»), пришел к такой оценке поэмы:

«Неудачливость “Инонии” — в свойстве дарования самого Есенина. От послушания — к богоборчеству. Это не его тема. Потому выкрики Есенина в “Инонии” не действуют. <...> И Есенин чувствует свое бессилие. Поэма блещет преувеличенностью образов. Постоянное форсирование таланта. Крикнуть посильнее, чтобы скрыть свою собственную немощность. Напряженность в каждой строфе, в каждом слове <...>. И рядом маленький оазис в пустыне безнадежной революционной риторики, типичный в устах прежнего Есенина, творца “Триптиха” и “Голубени” <приведено начало четвертой главки “Инонии”>. <...> В “Триптихе” — та же тема, что и в “Инонии”, но иной подход. В “Инонии” — наигранное богоборчество. В “Триптихе” — покорная женственная скорбь. <...> От Руси — к Инонии, от тихой веры к пафосу разрушения, от Китежа мечты родной к Китежу суровой действительности. Таков крестный путь Есенина. Опалит ли он крылья в разрушительном огне его или это новый искус таланта — покажет будущее» (газ. «Голос России», Берлин, 1921, 20 июля, № 714. Переиздано в кн. Ф. Иванова «Красный Парнас», Берлин, 1922, с. 62–66; вырезка из этой книги с вопросительными знаками на полях — Тетр. ГЛМ).

Одновременно с берлинским изданием «Инонии» в Москве вышел в свет сборник П₂₁, где также содержалась поэма. Рецензируя его, П. В. Пятницкий писал, что «Инонию» «нужно считать самым значительным стихотворением» (журн. «Книга и революция», Пб., 1921, № 7, январь, с. 55; подпись: Кий).

К откликам на П₂₁ можно отнести также открытое письмо В. Г. Шершеневича, адресованное «в град ИНОНИЮ. Улица Индикоплова. Сергею Александровичу Есенину», где среди рассуждений о есенинской поэзии имелось и содержавшее долю яда: «Самой твоей характерной чертой является строительство нового образа, поскольку он помогает строительству нового мира, хотя бы мира несуществующего. <...> Когда не хватает образа, ты просто заменяешь словом “иной” или “новый” <следует целая страница из строк революционных поэм Есенина, примерно половина которых взята из “Инонии”>. И так далее, до бесконечности» (в кн. В. Шершеневича «Кому я жму руку», <М., 1921>, с. 42–44).