Том 2. Стихотворения (маленькие поэмы)

О поэтике образа в «Кобыльих кораблях» стали говорить прежде всего есенинские сотоварищи-имажинисты. А. Б. Мариенгоф задавался вопросом: «Почему у Есенина “солнце стынет, как лужа, которую напрудил мерин” <...>?» и так отвечал на него: «Поставьте перед “лужей, которую напрудил мерин” <...> знак – и знак + перед “солнцем” <...>, и вы поймете, что не из-за озорства, а согласно внутренней покорности творческому закону поэт слил их в образе» (в его кн. «Буян-остров. Имажинизм», М., 1920, с. 11–12). В. Г. Шершеневич, назвав «самой характерной чертой» Есенина «строительство нового образа», писал (впрочем, не без иронии): «Когда у тебя хватает слова, ты находишь новое сравнение, ибо найти правильный образ значит создать вещь. Была голова и была голова. Не жила, а так как-то прозябала. Не то голова, не то черт знает что такое. Голова, а что такое голова, не знаем. Пришел ты и сказал: головы моей желтый лист — и голова стала существовать» (в его кн. «Кому я жму руку», <М., 1921>, с. 42).

Еще более иронически охарактеризовал образность «Кобыльих кораблей», откликаясь на сб. «Харчевня зорь», А. Э. Беленсон: «В книжке этой, между прочим, рассказывается, что “в мир великий поэт пришел”. <...> вот примерный “порядок дня” пришедшего в революционный мир великого поэта: зачислиться в банду подобного коллектива, флиртовать с коровами, затем коварно вступить в брак с овцой и закусить все это одной половиной собственной ноги, другую — великодушно пожертвовав истощенным блокадой читателям.

Такое поведение смело и ярко, но вряд ли своевременно. Ведь это раньше поэты, великие и малые, охотней всего “эпатировали” (т. е. пришибали, ошеломляли) буржуа. Нынешний буржуа настолько уже пришиблен, что половинкой человечьей ноги его не проймешь» (газ. «Жизнь искусства», Пг., 1920, 14 мая, № 451). Правда, чуть ниже критик заговорил уже всерьез: «Превосходные строчки попадаются нередко у Есенина, там, где он не подражает Маяковскому <приведена первая строфа второй главки>» (там же).

Рецензируя Т₂₀, критиковал «Кобыльи корабли» и М. А. Дьяконов: «Что касается техники стиха, то какая уж там техника: не до жиру, быть бы живу! Накипь рифмуется с “собакой”, кто — со ртом, туда — дал, ужиться — волчице, изглодано — воронов. Понадобилось бы перебрать почти все рифмы, чтобы указать на неожиданные открытия.

В заключение скажем: буржуазная “клубничка” как будто бы уже в прошлом, и все-таки и нынешние поэты нет-нет да и подарят нас стишками <приведена третья строфа третьей главки>.

Русская литература сделала шаг вперед! От брачных утех с козой мы дошли до овцы!» (журн. «Книга и революция», Пг., 1920, № 1, июль, с. 39; подпись: «Триэмиа»).

Если финалу статьи М. А. Дьяконова оказался созвучным отзыв омского рецензента (газ. «Рабочий путь», Омск, 1921, 19 июля, № 29; подпись: Ю. Б.), то его суждения о рифмах поэмы Есенина совпали с мнением Н. А. Клюева (март-апрель 1921 года):

И груз «Кобыльих кораблей» —Обломки рифм, хромые стопы.

Не с Коловратовых полейВ твоем венке гелиотропы, —Их поливал Мариенгоф

Кофейной гущей с никотином...

(первая публикация — в его кн. «Львиный хлеб», М., 1922, с. 55).

Есенин, по-видимому, подразумевал отклик М. А. Дьяконова (стихов Н. А. Клюева он тогда еще не знал), когда писал Иванову-Разумнику в мае 1921 года: «...я <...> отказался от всяких четких рифм и рифмую теперь слова только обрывочно, коряво, легкокасательно, но разносмысленно, вроде: <...> куда — дал и т. д. Так написан был отчасти “Октоих” и полностью “Кобыльи корабли”». Приведя в том же письме ст. 16 и 23 поэмы, Есенин называет их «образами двойного зрения», т. е. образами, которые в статье «Быт и искусство» (<1920>) он одновременно определил как «корабельные» (ср. также с классификацией образов в третьем разделе трактата 1918 года «Ключи Марии»).

Как видно, сам поэт считал определяющей чертой своего художественного образа его стереоскопичность. Вышеозначенные высказывания критики от такого понимания были далеки: в лучшем случае более или менее добросовестно описывалась какая-то одна грань образности поэзии Есенина. Так, по В. О. Перцову, «Есенин <...> открыт прямому действию сил природы <...>, у Есенина она предстает как органический космос, возрождающий первобытный культ животного мира, тотемизм. <...> Есенин мыслит животными...» (газ. «Новый путь», Рига, 1921, 3 июля, № 123). Нечто подобное писал в связи с «Кобыльими кораблями» и А. Н. Толстой (журн. «Новая русская книга», Берлин, 1922, № 1, январь, с. 16; вырезка — Тетр. ГЛМ).