– Столярная и слесарная. Много-много всяческих инструментов! Столы мы себе сами сделаем... – Ольга резко качнула головой, стряхивая каплю воды, наползавшую со лба на глаз. Пристально посмотрела на Юрия, так, что тому не по себе как-то стало. Легла на спину и опять закрыла лицо руками. И замолчала.
Четыре дня не было Петра Ивлева. Все эти четыре дня Ольга уходила вечером из дома и возвращалась глубокой ночью.
Фонякин зачуял что-то недоброе. Попробовал было поговорить с женой, та отмахнулась.
– В клуб ходит, куда еще.
– Каждый вечер-то?
– А чего тут такого? Что она, старуха, что ли?
– Она мужняя жена – вот что тут такого! – рассердился Фонякин. – Нет мужа дома – нечего одной по ночам шляться.
Жена нехорошо покривилась.
– Муж...
– А кто же он ей?
– Не пара – вот кто! – выпалила жена. – Вывезла!.. Таких-то у нас своих хоть отбавляй.
– Во-он ты как, – Фонякин понял, что жена, если что и знает, не скажет: зять был ей не по душе.
И запала ему в голову неспокойная дума.
«Против Петьки что-то замышляют, не иначе».
Один раз застал мать и дочь, о чем-то оживленно беседующих. При его появлении обе враз смолкли. Ольга ушла в свою комнату.
– Чего затеваете? – прямо спросил Фонякин.
Жена притворно всполошилась:
– Ты что?! Чего затеваем? Господи-батюшка!.. Скажет тоже.
– Смотри, – пригрозил Фонякин. – Я вам парня в обиду не дам. Поняла?
А на пятый день ему принесли в кабинет письмо. Ему лично.
Фонякин не дочитал письмо; у него в кабинете было много народу. Сидел, как помоями облитый, боялся посмотреть в глаза людям.
«Вот оно!.. Начинается», – думал.
Крепился, сколько мог, потом не выдержал, сказал:
– Товарищи, мне что-то... того... худо малость. Пойду полежу. Закончим на этом.
Шел домой скорым шагом. Правая рука – в кармане, письмо в кулаке – сжал так, что ладонь вспотела.
«Вся деревня знает уже. Сволочи! Одни мы с Петькой, как Исусы... Ну, погодите!»
Вошел в дом мрачнее тучи.
Жена, увидев его, встревожилась.
– Что? Опять? Врача, может?..
– Позови Ольгу. Сама уйди куда-нибудь с глаз долой.
– А что такое, Павел?..
– Я кому сказал!
Жена, чувствуя грозу, пошла исполнять приказание.
Ольга явилась спокойная, чуть собраннее, чем всегда.
«Какая женщина... жена, мать могла бы быть», – невольно подумал Фонякин.
– Что, папа?
– Вот!.. – Фонякин бросил к ногам дочери письмо. – Сочинение прислали. Учительницей собираешься быть? Читай! – Фонякин раскалялся все больше. – Там ошибки, наверно, но там в лицо плюют!
Ольга даже не глянула на письмо.
– Анонимка? Не надо было читать...
– А что мне делать?! – крикнул Фонякин. – Глаза себе выколоть?
– Не надо читать, я сама все расскажу.
Фонякин не ожидал такого. Даже несколько растерялся.
– Что ты можешь рассказать?
– Я познакомилась с учителем Юрием Александровичем, мы стали друзьями...
«И как спокойно!» – с холодной яростью подумал Фонякин.
– Мы, очевидно, поженимся. Вот и все.
Как молотком били по голове, только удары были какие-то тупые и туго доходили до сознания Фонякина.
– А как же... – хотел заговорить он тоже спокойно. – Как же Петька?.. – голос прерывался, спокойствия не получалось. Он чувствовал, что сейчас сорвется. И Ольга чувствовала это, но оставалась спокойной. Это-то больше всего и взбесило Фонякина. – Муж как же?..
– Я никогда не любила его. Он знает об этом.
Фонякин поднялся.
– Иди сюда, – сказал он.
Ольга помедлила секунду, подошла.
Отец ударил ее по щеке. И потом еще раз и еще... Ольга попятилась от него.
– Еще, – попросила.
Фонякин шагнул и ударил еще.
– Шлюха.
– Еще бей!
– Шлюха! Вон из... – Фонякин задыхался.
– Еще бей! – требовала Ольга.
Фонякин схватился за сердце, стал торопливо искать глазами место, куда присесть. Он сделался белый, губы посинели...
– Папа! – вскрикнула Ольга. – Папа, что с тобой?
Вбежала мать.
– Паша!
– Не орите! – с трудом сказал Фонякин, осторожно опускаясь в кресло. –Дай глицерин. Скорей. В баночке...
Жена нашла нитроглицерин, Фонякин проглотил таблетку, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Женщины замерли около него.
Долго все молчали.
– Седин не пожалела, – негромко заговорил Фонякин, не открывая глаз. – Не пощадила...
– Папа, при чем здесь ты?
Мать дернула дочь за руку, показала глазами на дверь. Ольга вышла.
– Отец, конечно, ни при чем. Эх, вы...
– Паша, успокойся. Ну не надо сейчас-то...
– Ты замолчи! – Фонякин вздохнул и сам замолчал. Только часто и глубоко дышал.
Вечером Ольга ушла из дома. Совсем.
Через два дня приехал Петр.
Тещи дома не было, Петр прошел в комнату Фонякина.
Павел Николаевич лежал в кровати.
– Что, опять? – спросил Петр. Даже не поздоровался.