Том 2. Верую!

– Как он? – пока Петра не было, она заметно успокоилась.

– Ничего. Поругались, наверно?

– Да. Хуже – он меня ударил. Первый раз в жизни...

– Ну... ты больней бьешь.

– Куда сейчас?

– Домой. Дядька плохой тоже... Ничего, Ольга, все будет нормально.

– Не торопись, куда бежишь-то?

Петр сбавил шаг.

– Он хороший человек? Учитель-то?

– Хороший, – не сразу ответила Ольга. – Но это... опять не то. Я не знаю, – она не жаловалась, не сожалела.

На Петра никак не подействовали ее слова. Вышли уже на край села, а за селом открывалась даль. Всхолмленная, в лесах, но необозримо широкая, раздольная. Представилось Петру, что надо идти ему в эту даль – незнакомую, необъятную. Непривычно, чуть страшновато, но уже думалось о том, как будет ТАМ, ВДАЛИ. Уже шагал он ТУДА, и остановить его было нельзя. Именно оттого, что непривычно, и неведомо, и неоглядно широко, манило и влекло ТУДА.

Увидев колодец в конце улицы, Петр свернул к нему.

– Подожди, напьюсь на дорожку.

Ольга тоже подошла к колодцу.

Вал с визгом, долго раскручивался. Глубоко внизу гулко ударилась в воду кованая бадья. Забулькала, залопотала вода, заглатываемая железной утробой бадьи. Тихонько, расслабленно звенели колечки мокрой цепи. Потом цепь рывком натянулась – бадья, наполнившись, утонула. Вал надсадно, с подвывом застонал, как заплакал. Цепь с противным, трудным скрежетом наматывалась на вал. Срывались вниз капли, громко шлепались.

Петр подхватил тяжелую бадью, поставил на сруб, широко раскорячил ноги, склонился и стал жадно пить.

– Мх, – простонал он, отрываясь от бадьи, – холодная, аж зубы ломит. Не хочешь?

Ольга отказалась.

Петр еще раз пристроился к бадье, долго пил. Потом торопясь вылил воду. Оба стояли и смотрели, как льется на грязную, затоптанную землю прозрачная вода.

– Вот Ольга... так и с любовью бывает, – сказал Петр, продолжая смотреть, как льется вода. – Черпанул человек целую бадейку, глотнул пару раз, остальное – в грязь. А ее тут на всю жизнь хватило.

– Да, – бездумно согласилась Ольга. Мысли ее тоже где-то далеко-далеко. – Прости, Петр, что так получилось.

– Брось...

– Как хочется, чтобы ты счастлив был! Правда, всем хочется счастья, даже больше, чем себе, и вот... так получается.

– Ты так говоришь, как будто я тебе какого-нибудь зла желаю. Мне тоже охота, чтобы у тебя все хорошо было.

– Спасибо. Не будет.

– Будет. Не унывай.

Вывернулась из села попутная машина. Петр «голоснул». Машина притормозила.

– Прощай.

– Будь здоров.

Петр поцеловал Ольгу. Подержал в ладонях ее лицо, посмотрел в глаза... Еще раз поцеловал.

– Прощай.

Когда поехали, Петр крепился, не оглядывался. Потом оглянулся. Ольга стояла на дороге, смотрела вслед ему...

Непросто говорить о Шукшине...

Из воспоминаний Александра Калачикова, школьного товарища В.М.Шукшина

“Сорок пятый год мы провели с Василием вместе. На острове Поповском ночи за разговорами просиживали. Приходили домой под утро. Однажды я так пришел и, чтобы не будить никого, лег в стожок во дворе. Утром слышу: мать говорит соседке: «Куда ходят – не пойму. Если бы к женщинам ходили, было бы известно».

О чем с ним разговаривали? Теперь уже не помню. О книгах, наверное. Он читал много. Это сейчас говорят, что кто-то его учил, кто-то его натаскивал. Никто его не натаскивал. Мать ему создавала условия – это верно. Вплоть до того, что не пускала к нему. Он сам учился на книгах. Горького хорошо знал.

Рассказы он еще в автомобильном техникуме, наверное, начал писать. И здесь, в Сростках, писал. Посылал в «Сибирские огни» – это самый ближний журнал. Ответа не было. Поехал туда сам, там литконсультантом женщина была, Марта, фамилию не помню. Оттуда он приехал злой, как черт. Мол, она говорит, что-то у вас есть, но в первую очередь, нужно, говорит, хорошо изучить свой родной язык, тогда уж браться... Вроде он подражает кому-то. А Василий: «Я пишу свое». Психовал, считал, что неправильно она говорит, что он именно русским языком пишет. Сказал, что писателем все равно будет. И рассказал про Ги де Мопассана, как его не печатали сначала и как потом напечатали «Пышку», и тогда стали брать прежние рассказы. Так и со мной будет, сказал...”

Из воспоминаний Ольги Михайловны Румянцевой, заведующей отделом прозы журнала «Октябрь»

“Помню Василия Макаровича Шукшина еще очень молодым – в литературе и в кино малоизвестным. Молчаливым, замкнутым, легко ранимым равнодушием, очень стеснительным и в то же время полным внутренней, душевной силы – таким я встретила его, студента ВГИКа, впервые.

В один из непогожих осенних дней 1960 года в небольшую комнату отдела прозы журнала «Октябрь» вошел человек среднего роста, неказисто одетый. Его привел в редакцию студент Литературного института Л.Корнюшин.

– Вот, познакомьтесь, – сказал он, – это Василий Шукшин, о котором я говорил с вами. У Васи – рассказы, посмотрите, пожалуйста.