Рустем ответствовал угрюмо:«Скажите шаху Кейкавусу,Что мне ни виселиц его,Ни царских милостей не нужно.В Сабул я еду; там я царь,Такой же царь, как он в Иране.Мне надоело воевать;Довольно я игралСвоею жизнью и чужоюНа службе шаха — он меняИ наградил по милости своей.Спасибо. Мы с ним кончили расчет.К тому же в этот раз мне былоНевесело с Сабулом расставаться;Мой Гром на самом рубежеИрана спотыкнулся; я впервыеПочувствовал, что шлем и панцирьМне тяжелы, — когда ж обратноПоехал я, мой конь запрыгалИ радостно заржал. Простите ж, добрыйВам путь, но я вам не попутчик». —«Рустем, — сказал Гудерс, — не может быть,Чтоб это был последний твой ответ.Тебя твой царь обидел, правда;Но руку он на примиренье сам,Признав себя виновным, подает —Чего ж еще желаешь боле?И что подумает Иран,Такой ответ услышав?Не скажут ли: Рустем,Состарившийся лев, бежитОт львенка молодого;Рустем Зораба испугался;Орел наш крылья опустил;Не смеет он лететь на высоту:Там носится другой орел,Его моложе и отважней;Вот отчего ему так былоНевесело с Сабулом расставаться;Вот отчего и Гром на рубежеИрана спотыкнулся и впервыеРустему шлем и панцирь сталиТак тяжелы. Потерпишь ли, Рустем,Чтоб про тебя молва такаяВдруг по всему Ирану разнесласяИ чтоб она постыдным о тебеПреданьем перешла к потомкам?»Рустем, сверкнув глазами тигра,Воскликнул: «Геф, подай мне Грома».И, слова не сказав Гудерсу,Он на кипучего коняВскочил и поскакал путем обратным;И все за ним воследТолпою шумною помчались.