— Да, но если мы не будем защищаться, вы почувствуете себя негодяем!
— Боже, как всё это сложно!
— Сядем и поедим. Есть только ветчина, но когда человек падает духом, нет ничего лучше ветчины.
Они сели и взялись за вилки.
— Ваши родные ещё не знают, Клер?
— Я сама узнала всего час назад. Они и вам прислали эту приятную бумажку?
— Да.
— Ещё ломтик?
Они молча ели минуты две. Затем Крум встал.
— Право, я больше не в состоянии»
— Хорошо. Теперь покурим.
Она взяла у него сигарету и сказала:
— Слушайте! Завтра утром я поеду в Кондафорд, и, по-моему, вам тоже стоит приехать. Они должны с вами повидаться — всё, что мы сделаем, нужно делать с открытыми глазами. Есть у вас адвокат?
— Нет.
— У меня тоже нет. Вероятно, нам придётся его найти.
— Поручите это мне. Если бы только у меня были деньги!
Клер вздрогнула.
— Простите меня за то, что мой супруг оказался способным требовать возмещения убытков.
Крум схватил её за руку.
— Милая, я имел в виду только адвокатов!
— Помните, я сказала вам на пароходе: «Гораздо хуже, что некоторые вещи начинаются».
— С этим я никогда не соглашусь.
— Я ведь имела в виду свой брак, а не вас.
— Клер, а не лучше ли не защищаться, и будь что будет? Ведь тогда вы освободитесь, а потом, если захотите, я останусь здесь, не захотите — исчезну.
— Спасибо, Тони, но я должна сказать родным. И потом… и потом — всё это не так просто.
Он зашагал по комнате.
— И вы думаете, они нам поверят, если мы будем защищаться? Я не надеюсь.
— Мы им скажем истинную правду.
— Люди никогда не верят истинной правде. С каким поездом вы завтра едете?
— В десять пятьдесят.
— Поехать с вами или лучше приехать одному позднее, прямо из Беблок-Хайта?
— Лучше позднее. Я пока успею им всё рассказать.
— Они очень огорчатся?
— Да, им не понравится.
— А ваша сестра там?
— Да.
— Это уже лучше.
— У моих родителей не слишком старомодные взгляды, Тони, но и не современные. Люди редко способны смотреть на вещи с современной точки зрения, если дело касается лично их, а уж судьи и юристы тем более. Теперь, пожалуй, уезжайте и обещайте мне не мчаться, как сумасшедший.
— Можно мне вас поцеловать?
— Это значит — придется сказать ещё одну правду, а их уже три. Можете поцеловать руку, это не считается.
Он поцеловал ей руку и пробормотал:
— Благослови вас бог!
Затем схватил шляпу и исчез.
Клер пододвинула стул к бестрепетному пламени электрического камина и погрузилась в размышления. Сухой жар жёг глаза, и ей наконец показалось, будто он сжёг ей веки и высушил последнюю каплю влаги; медленно и неуклонно рос в ней гнев. Все чувства, которые она пережила в то утро на Цейлоне, когда решила уйти от мужа, вспыхнули с удвоенной силой. Как смел он обращаться с ней, словно она распутная женщина?! Даже хуже, потому что подобная женщина никогда бы не позволила так с собой обращаться. Как смел он прикоснуться к ней хлыстом?! И как смел он теперь выслеживать её и подать на неё в суд?! Нет, этого она не потерпит.
Клер начала методически мыть посуду и убирать со стола. Она распахнула дверь навстречу ветру. Неуютная ночь; ветер вихрями носится по узкому переулку.
«И во мне творится то же самое», — подумала она. Захлопнув дверь, Клер вынула карманное зеркальце. Её лицо показалось ей таким искренним и беззащитным, что она была потрясена. Она напудрилась и слегка подкрасила губы. Потом глубоко вздохнула, пожала плечами, закурила папиросу и поднялась наверх. Теперь она примет горячую ванну.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Когда Клер приехала в Кондафорд, она сразу почувствовала, что атмосфера в доме напряжена. Вероятно, её слова или тон, каким она накануне говорила по телефону, пробудили в семье тревогу, и напускным весельем никого не обманешь. Да и погода ужасная, сырая и холодная. Клер приходилось всё время держать себя в руках.
Она решила поговорить с родителями после обеда и выбрала для этого гостиную. Вынув из сумочки повестку, она протянула её отцу со словами:
— Вот что я получила, папочка.
Она услышала его испуганное восклицание, Динни и мать подошли к нему. Наконец он сказал:
— Что ж… Расскажи нам правду.
Она сняла ногу с решётки камина и посмотрела ему прямо в лицо.
— Это неправда. Мы ни в чём не виноваты.
— Кто этот человек?
— Тони Крум? Я познакомилась с ним на пароходе, когда возвращалась в Англию. Ему двадцать шесть. Он там работал на чайной плантации, а теперь служит у Джека Маскема на его конном заводе в Беблок-Хайте. Денег у него нет. Я сказала ему, чтобы он сегодня тоже сюда приехал.
— Ты любишь его?
— Нет. Просто он мне нравится.
— А он тебя любит?
— Да.
— И ты утверждаешь, что между вами ничего не было?
— Он поцеловал меня в щёку два раза. По-моему, это всё.
— А тогда что же они имеют в виду… говоря, что третьего числа ты провела с ним ночь?
— Мы поехали в его машине в Беблок-Хайт, а когда возвращались, погасли фары. Это случилось в лесу, в пяти милях от Хенли, темнота хоть глаз выколи. Я предложила остаться там и подождать до утра. Мы заснули. И поехали дальше, когда рассвело.
Она услышала, как мать слабо ахнула, а отец словно поперхнулся.