Том 4

лошадь, выехал за ворота с той же бешеной скоростью, с какой гнал всю дорогу от церкви. Едва все трое вошли, как Агнеса поднялась в спальню к миссис Лечмир сказать, что бракосочетание свершилось, а Лайонел повел свою хра¬ нившую молчание молодую жену в пустую гостиную. Сесилия стояла безучастная и недвижимая, как извая¬ ние, пока муж снимал с нее салоп и пелерину; лицо ее бы¬ ло бледно, глаза прикованы к полу, весь вид и поза говори¬ ли, что она сосредоточенно думает о случившемся в храме. Освободив ее от платков и шалей, в которые он же ее за¬ ботливо укутал, Лайонел усадил ее на кушетку, и Сесилия впервые после произнесения брачного обета заговорила: — Что это было — зловещее предзнаменование, — про¬ шептала она, когда он привлек ее к своей груди, — или всего лишь страшная игра воображения? — Ни то ни другое, любовь моя, — это просто была тень — тень Джэба Прея, которого я привел затопить печи. — Нет, нет, нет! — проговорила Сесилия быстро и уже несколько окрепшим голосом. — Это не было бессмыслен¬ ное лицо несчастного дурачка! Знаешь, Лайонел, в страш¬ ных очертаниях ужасной тени на стене мне показалось по¬ разительное сходство с профилем нашего двоюродного де¬ да, после которого твой отец унаследовал фамильный ти¬ тул, — с Черным сэром Лайонелом, как все его называли. — В такую минуту и ири таких обстоятельствах легко вообразить все, что угодно. Но зачем омрачать счастливый день нашей свадьбы страшными фантазиями? — Думаю, ты, Лайонел, согласишься, что я не суевер¬ на и не склонна к болезненным фантазиям? Но эта тень явилась в такую минуту, что всякая женщина на моем ме¬ сте испугалась бы грозного знамения. — Чего ты боишься, Сесилия? Разве мы с тобой' не об¬ венчаны? Разве не соединены священными узами? Новобрачная задрожала. И, видя, что она не хочет или не может ответить, Лайонел продолжал: — Не во власти человека разлучить нас теперь, а в брак мы вступили с согласия, даже больше — по горячему желанию, по приказу единственного человека, имевшего право как-то решать нашу судьбу. — Я верю... то есть я думаю, что все эта так, как ты говоришь, — ответила Сесилия, по-прежпему устремив от¬ сутствующий взгляд в пространство. — Да, конечно, мы обвенчаны. Но... 208

— Но что, Сесилия? Неужели ты допустишь, чтобы ни¬ что... тень так тебя мучила? — Да, это была тень, как ты говоришь, Лайонел; но откуда она взялась? Там же никого не было! — Но Сесилия, моя разумная, добрая, набожная моя Сесилия, почему ты не стряхнешь с себя это оцепенение и не подумаешь? Рассуди сама: может ли быть тень без того, чтобы что-то не загораживало света? — Не знаю, я не могу рассуждать, я потеряла рассу¬ док. Тот, чья воля закон и чье малейшее желание потря¬ сает мир, все может! Тень была — темная, говорящая, страшная тень; но кто мне скажет, что ее породило? — Твоя впечатлительность, дорогая, и твое воображе¬ ние создали призрак. Но соберись с мыслями и подумай: ведь могло случиться, что какой-нибудь бездельник из гарнизона вошел за мной в церковь и спрятался там, то ли чтобы сыграть злую шутку, то ли без всякой причины. — Он выбрал страшную минуту для подобной забавы! — Какой-нибудь олух, у которого хватило ума только на то, чтобы придать театральный эффект своей глупой проделке. Неужели же эта нелепая выдумка омрачит наше счастье или нам суждено быть несчастными оттого, что в Бостоне нашелся такой дурак? — Может быть, это слабость, глупость, кощунство, Лайонел, — сказала она, обращая на него чуть смягчив¬ шийся взор и пытаясь улыбнуться, — но удар цоразил меня в самое уязвимое для женщины место. Теперь, как ты знаешь, у меня нет от тебя тайн. Брак для нас, жен¬ щин, — это узы, которые вытесняют все другие привязан¬ ности. И в такую минуту, когда сердце преисполнено уверенности, разве не ужасно, что загадочное предзна¬ менование, истинное или ложное, явилось ответом на при¬ зыв священника? — Но узы эти не менее крепки, не менее важны и но менее драгоценны и для нас, мужчин, родная моя Сеси¬ лия. Поверь мне, что хоть мы считаем своим уделом высо¬ кие стремления и славные подвиги, чувства, подобные вашим, свойственны и нашей природе и утоляют их не те, кто льстят нашему тщеславию, а те, кого мы любим. За¬ чем же дозволять холоду губить лучшие твои чувства, когда они еще только зацветают? В его словах было столько успокоительного и в голосе звучало такое нежное участие, что ему наконец удалось 209