Том 4. Стиховедение

P. S. Это — подготовительный материал для книги «Очерк истории русского стиха» (1984): история рифмы была известна гораздо отрывочнее, чем история ритма, и всю работу приходилось делать заново и насквозь. Главная часть статьи — цифры по аномальным рифмам у 300 поэтов (при публикации в 1984 году строки с именами Гиппиус, Гумилева, Ходасевича были из нее выброшены). Самый ненадежный столбец в ней — показатели опорных звуков: что считать и что не считать опорными звуками, разные исследователи представляют себе по-разному, поэтому получаемые ими данные могут не совпадать с нашими. По крайней мере внутри этой таблицы даже эти показатели для разных поэтов сопоставимы. Неудобным мне теперь кажется и принятый здесь учет (П) и (М) в неточных рифмах: разнозвучие «лапа — лампа» я теперь предпочел бы отмечать не как (П), а как (М) (см. очерк «Рифма Бродского» в «Избранных статьях» 1995 года)

[360]. Но делать полный пересчет всего огромного материала сейчас не было никакой возможности.

Некрасов в истории русской рифмы[361]

1

Место Некрасова в истории русской метрики общепризнанно: он — канонизатор трехсложных размеров, т. е. дактиля, амфибрахия, анапеста. Место Некрасова в истории русской рифмы тоже общепризнанно: он — канонизатор дактилической рифмы, до него она употреблялась в русских стихах лишь редко, после него стала обычна и привычна.

Однако если мы зададим вопрос, что сделал Некрасов не для новой, дактилической рифмы, а для традиционной, задолго до него установившейся мужской и женской рифмы, проявилось ли его новаторство и здесь или здесь он ограничивался соблюдением устоявшихся норм, — то этот вопрос останется без ответа. История русской рифмы изучена гораздо хуже, чем история метра и ритма русского стиха. Там мы имеем точные цифры, показывающие, когда и насколько сильнее или слабее звучала та или иная ударная позиция в стихе. Здесь мы имеем только общую картину эволюции русской рифмы от «точности» к «приблизительности» и далее к «неточности», без каких-либо установленных количественных порогов. Эта общая картина впервые прояснена классической работой В. М. Жирмунского[362], вдвинута в более широкие рамки недавней книгой Д. Самойлова[363], но ни тот, ни другой автор не пользовались подсчетами систематически. Распространение точных методов исследования с области метрики и ритмики (где они уже привычны) на область рифмы — одна из самых насущных задач русского стиховедения.

2

Один из самых простых и естественных вопросов, возникающих при таком подходе, — это вопрос о богатстве рифмического репертуара русской поэзии: сколько рифм вообще было в практическом употреблении у поэтов? расширялся ли их запас с течением времени или нет? и если расширялся, то за счет чего, и каковы были последовательные этапы этого расширения? и какое место в ходе этого процесса занимал Некрасов?

Основой для ответа на такой вопрос должны являться словари рифм русских поэтов. Пока их нет, единственной возможностью предварительного подхода к материалу остается выборочное обследование. Мы пользовались выборками из 1000 пар мужских и 1000 пар женских рифм из каждого поэта (тройные, четверные и т. д. рифмы из подсчета исключались): такая порция охватывает, например, все торжественные оды Ломоносова, семь глав «Евгения Онегина» и т. п.