Том 4. Стиховедение

Какие конкретные поэты близки Исаковскому по использованию неточных рифм, какие свободнее него, какие строже него? Имена тех, кто рифмовал свободнее, напрашиваются сами собой: свыше 50 % неточных женских мы находим у Маяковского, у ранних Пастернака, Сельвинского, Антокольского, Тихонова, Прокофьева, Светлова, Смелякова, а в наши дни — у Рождественского, Вознесенского, Евтушенко, Цыбина, Фокиной и др. Уровень Исаковского — от 20 до 25 % — дают В. Кириллов, Багрицкий, Безыменский, Саянов, Озеров, Луконин (в «Рабочем дне»), Матусовский, Шефнер, Ваншенкин, Окуджава, Шкляревский. Уровень более строгий — ниже 10 % — у Демьяна Бедного (не допускающего ни единой неточной рифмы), у В. Князева, Маршака, поздних Пастернака и Заболоцкого, у Тарковского, Недогонова и С. Михалкова. Имена все очень разные, и именно это разнообразие, в частности, свидетельствует, что намеченный процесс эволюции русской рифмы в ХХ веке — нарастание неточности к 1920‐м годам; спад к 1940‐м и новое нарастание в 1960‐х — это не групповое увлечение тех или иных модных ведущих поэтов, а массовое движение, увлекающее даже сопротивляющихся — в том числе и Исаковского. Со своими 22 % он стоит, можно сказать, на золотой середине между абсолютным нулем Демьяна Бедного и старых классиков и высокими показателями Маяковского и молодых новаторов; именно поэтому, вероятно, манера его рифмовки ощущается нами бессознательно как «умеренная» и «сдержанная».

Перечисляя поэтов, мы то и дело должны были оговариваться: «ранний Пастернак», «поздний Пастернак» и т. п. Это не случайно: творческая манера поэтов с годами эволюционировала в направлении общей эволюции русской рифмы ХХ века: нарастание, спад и новое нарастание неточности. Исаковский на этом фоне отличается редким постоянством. Впрочем, и у него мы видели один эволюционный сдвиг: закрыто-открытые типа свою — споют от «Проводов в соломе» к стихам 1935–1941 годов у него сократились вдевятеро, от 9 до 1 %. Этот сдвиг в высшей степени характерен для всей эпохи. Закрыто-открытые мужские рифмы были совершенно неизвестны классикам, открылись около 1913 года (лучи — приручить

у Ахматовой, удар — куда у Маяковского), стремительно расцвели в 1920‐х годах (около трети от всех открытых мужских по периоду, свыше половины — по отдельным поэтам; могло казаться, что грань между закрытыми и открытыми мужскими вот-вот сотрется окончательно), но после 1930 года доля их падает вдвое, после 1935-го — еще вдвое, после 1945-го — еще вдвое, и сейчас даже у самых вольнорифмующих поэтов рифмы типа

свою — поют почти начисто отсутствуют. В направлении этого стремительного спада двигался Исаковский, двигался и Твардовский: в «Пути к социализму» (1930) у него таких рифм — 11 %, а в «Теркине» и «За далью — даль» — ни единого случая. Точно так же стремительно падают у Твардовского и чисто-закрытые мужские неточные вроде один — командир, гармонист — вниз

: в «Пути к социализму» их 22 % (это значительно выше среднего уровня по периоду — 12–13 %), но в лирике 1935–1938 годов уже только 3 %, а в «Теркине» и в «За далью — даль» — 4–6 %; тот же уровень, что и у Исаковского. Но у Твардовского и Рыленкова эволюционные изменения захватывают не только мужскую рифму, а и женскую, и вот каким образом.

В целом у Твардовского больше неточных рифм, чем у Исаковского, а у Рыленкова — меньше: они оба как бы примыкают к старшему поэту с двух сторон. Но при этом от периода к периоду у обоих уровень неточности меняется, и очень характерно. Доля неточных женских у Твардовского меняется так: «Путь к социализму» — 39 %, стихи 1935–1938 годов — 32 %, «Теркин» — 33 %, «За далью — даль» — 24 %. Иными словами, начинает Твардовский с довольно высокого уровня неточности (чувствуется, что воспитывался он на стихотворной продукции 1920‐х годов), а затем по спаду 1930‐х спускается к среднему — именно, к уровню Исаковского. Доля неточных женских у Рыленкова меняется так: стихи 1933–1936 годов — 10 %, стихи 1946–1953‐го — 11 %, стихи 1963–1966-го — вдвое выше, 20 %. Иными словами, начинает Рыленков с довольно низкого уровня неточности (эта его рифмовка имеет уже настоящее право называться «сдержанной» и «строгой»), долго на нем держится, а затем по подъему начала 1960‐х годов поднимается к среднему — т. е. опять-таки к уровню Исаковского. Так возрождение неточной рифмы при Евтушенко и Вознесенском отразилось и на таком строгом авторе, как Рыленков; именно это мы имели в виду, говоря, что у Рыленкова в годы старости рифма помолодела.

Сказались ли как-нибудь новые искания в области рифмы на двух других поэтах? Исаковский в эти годы писал уже мало и в сравнение не идет. А на Твардовском сказались, и очень интересным образом: не на количестве неточных рифм, а на характере их неточности.