Том 4. Стиховедение

По таблице 2 ясно видно падение издавна осуждаемых глагольных рифм (ГГ): среди женских они круто падают от Симеона к Пушкину, в XIX веке задерживаются на пушкинском времени и у Брюсова падают вновь; среди мужских они держатся на одном уровне от Ломоносова до Фета и у Брюсова падают еще резче. (Некрасов здесь примечателен тем, что среди женских у него немного меньше глагольных, а среди мужских немного больше, чем у его соседей по таблице 2.) За счет первого падения глагольных повышается главным образом доля рифм СС, Сс и отчасти ПП; за счет второго падения глагольных повышается главным образом доля ГС и СП. Таким образом, общая тенденция к «деграмматизации» рифмы совершенно несомненна, но реализуется эта тенденция не плавно, а двумя скачками; в промежутке же, на протяжении XIX века, никаких сдвигов не наблюдается. Более того, можно заметить, что в женских рифмах Пушкина и Некрасова однородные СС опережают разнородные Сс даже больше, чем когда-то у Кантемира и Ломоносова; и можно напомнить, что именно в XIX веке в употребление входят дактилические рифмы, почти сплошь грамматически однородные. На этом основании, может быть, можно даже говорить о временной «реграмматизации» русской рифмы XIX века между двумя скачками ее «деграмматизации».

Таблица 2

11

В заключение мы вправе спросить: насколько соответствует рифмический репертуар русских поэтов рифмообразующим возможностям русского языка, насколько строгие ограничения накладывает рифма на отбор словесных окончаний в стихе? Для этого нужно сравнить разнообразие словесных окончаний в рифме и не в рифме, на внутренних позициях стиха. Для Некрасова мы соответствующих данных еще не имеем, но для Ломоносова и Пушкина такое сравнение мы сделали.

Подсчет показал, что на текст с 500 пар женских рифм (1000 женских клаузул) у Ломоносова приходится 1786 женских окончаний внутри стиха, у Пушкина 1971; на текст с 500 пар мужских рифм у Ломоносова 2061 мужское окончание внутри стиха, у Пушкина 2158. Таким образом, от общего количества окончаний на рифмованную клаузулу стиха приходится: среди женских — 35,9 % у Ломоносова, 33,7 % у Пушкина; среди мужских — 32,7 % у Ломоносова, 31,7 % у Пушкина. Можно, стало быть, сказать, что рифма оттягивает на себя около трети всех соответственных словесных окончаний в стихе. (У Теннисона на мужские рифмы приходится 64 %, т. е. не одна треть, а две трети всех мужских окончаний в стихе: это значит, что господство мужских рифм в английском стихе совсем не «естественно вытекает» из естественного запаса мужских окончаний в английском языке, как о том приходится иногда читать, а, наоборот, деформирует этот естественный запас гораздо больше, чем это делает в русском языке соотношение русских мужских и женских рифм.)

Далее, подсчет показал, что эти первые 500 женских рифм составляли у Ломоносова 194 рифмических гнезда, у Пушкина — 273; первые 500 мужских рифм составляли у Ломоносова 121 гнездо, у Пушкина 130. Внутристиховые же окончания позволяли образовать у Ломоносова 827 женских гнезд, у Пушкина 984; у Ломоносова 210 мужских гнезд, у Пушкина 234. Таким образом, из общего запаса потенциальных рифмических гнезд реально используются в рифмах: среди женских — 23,2 % у Ломоносова, 27,8 % у Пушкина; среди мужских — 57,6 % у Ломоносова, 55,5 % у Пушкина. Можно, стало быть, сказать, что в рифме используется около четверти речевого запаса женских рифмических гнезд и чуть больше половины мужских. (У Теннисона на реальные мужские рифмы приходится 52,4 % потенциальных рифмических гнезд, т. е. почти столько же.)

Разница показателей между Ломоносовым и Пушкиным настолько невелика, что можно думать, что эти показатели выражают не индивидуальные, а общие закономерности русского рифмованного стиха.

12

Таким образом, предпринятое предварительное обследование русской классической рифмы с помощью подсчетов выявляет следующие недостаточно изучавшиеся до сих пор факты и проблемы: а) зависимость запаса рифм от разнообразия тематики стихов; б) зависимость запаса рифм от свободы синтаксического строения стихов; в) противоположные тенденции развития рифм с приблизительным вокализмом и приблизительным консонантизмом; г) разнообразие путей разработки неточной рифмы до ХХ века; д) два рубежа в истории деграмматизации русской рифмы; е) сопоставление реального запаса русских рифм с общим запасом словесных окончаний в русском языке; ж) сопоставление репертуара русских рифм с репертуаром рифм других языков. В частности, для изучения роли Некрасова в истории русской рифмы наиболее существенными из этих аспектов оказываются (а), (б), (г) и отчасти (д)[365].

Рифма в эпосе и лирике М. Исаковского, А. Твардовского, Н. Рыленкова[366]