Том 4. Стиховедение

Автокомментарий к этому тексту Блока передает К. Чуковский (впервые — в книге «Александр Блок как человек и поэт», 1924): «Произношение слов у него было слишком изящное, книжное, причем слова, которые обрусели недавно, он произносил на иностранный манер: не мебель, но мэбль (meuble), не тротуар, но trottoir (последние две гласные сливал он в одну). (И, вводя это слово в стихи, считал его по-французски 2-сложным: „И сел бы прямо на тротуар“. Слово шлагбаум было для него тоже 2-сложным — см. „Незнакомку“.) Однажды я сказал ему, что в знаменитом стихотворении „Пора смириться, сэр“ слово сэр написано неверно, что нельзя рифмовать это слово со словом ковер. Он ответил после долгого молчания: „Вы правы, но для меня это слово звучало тургеневским звуком — вот как если бы мой дед произнес его — с французским оттенком…“ Блок написал о нем в поэме „Возмездие“, что „язык французский и Париж ему своих, пожалуй, ближе…“»[414]. Характерно это упоминание о французском оттенке: оно свидетельствует, что Блок имел в виду тот самый немецко-французский звук, о котором писал Поливанов, хотя он заведомо не тождествен с английским звуком в слове sir.

Другой пример необычной графики в характерном для этого звука суффиксе — у Северянина, который писал шоффэр, мечты экстазэрки над качалкой грез

эрки и т. д. Но здесь эта экзотика остается чисто графической, а не фонетической: в «Поэме беспоэмия» у него рифмуются грезэрки — этажерки, т. е. это э следует читать вполне обычно. Более того, даже когда Северянин пишет этот суффикс по-французски, он все равно слышит за ним русское э: так во «Втором письме» из Парижа («Фея Eiole»):

В театрике AmbassadeursАктер, игравший дадаиста,Кричал «Да-да!» По-русски чистоДадаистический пример…От пышного Folies-bergèr[es]До Noctambul[es], мирка студентов.

Их пародируют…

Ср. у Мятлева: кавалерам — гонерам (honneurs); «Был Юпитер эн курьер, Как известно, аматер» (courrier — amateur); «Вся окутанная флером, Она как сестра тем эрам Эркуланским» (fleur — air)… (Вспомним у М. Алданова, «Начало конца», I, 7, о советском после: «он предварительно раз пять прорепетировал речь и читал отчетливо и громко; удачно сошли даже самые трудные французские слова, только французское „eu“ напоминало русское „э“».)

Это условное э сыграло злую шутку даже с такой поэтессой, как Цветаева. Герой ее пьесы «Фортуна» — duc de Lauzun; для передачи последнего носового звука этого имени в русском языке нет букв. Современный, «послеинтеллигентский» носитель русского языка, скорее всего, написал бы его Лозён и, вероятно, рифмовал бы с увезён или даже чернозём. Но Цветаева, не привыкшая к графическому ё, написала его через северянинское э, и за этим Лозэн потянулись фантастические рифмы плен, измен и даже

Vive la Reine! Заодно эта буква, ставши как бы знаком аристократичности, вторглась и в написание других имен этой пьесы: Мария-Антуанэтта, Изабэлла, Клэрэтта и проч., которые обычно пишутся по-русски (даже у Цветаевой) через простое е.

В записках О. Мочаловой о Вяч. Иванове среди молодых поэтов 1920 года (РГАЛИ) упоминается его насмешка над акмеистами: «У Гумилева — спорт, у Ахматовой — флирт». Думается, эта шутка предполагает русифицированное английское произношение, дающее рифму: флёрт. Впрочем, в стихах того времени (у В. Курдюмова) мы находим и рифму конверта — фл

ерта.

Эта подмена специфического ö русским е обнаруживается даже при латинской графике и даже у таких поэтов, как культуртрегер В. Брюсов и сам писавший французские стихи Б. Божнев. У Брюсова в стихотворении «О себе самом» рифмуются строки: «…Японский штрих, французский севр… Чтоб ожил мир былой в — „Chefs d’ œuvre“». Маленькое стихотворение Божнева приводим полностью:

В толпе я смерть толкнул неосторожноИ ей сказал: pardon, mademoisell[e].Она в костюме скромном и дорожномШла предо мной, как легкая газель.И я увидел: косточки в перчаткахРоняют зонтик. Но проходят всѣ…Нагнулся я и поднял зонтик гладкий,И смерть шепнула мне: merci, monsieur.

3