Историческая метрика — это задача, к решению которой наша наука уже готова. Предварительных работ здесь сделано достаточно, чтобы попытаться свести их результаты, фактические и гипотетические, в одну систему, охватывающую материал от общеиндоевропейских времен до наших дней. Это будет история стихотворных размеров, показывающая, как на протяжении трех тысяч лет каждая стиховая форма сохраняла ассоциативную связь со всеми своими предшественницами, наследуя их смысловые ореолы, и в таком виде вступала в поэтическую систему каждой очередной культурной эпохи, взаимодействуя с ее стилистическими и тематическими формами. Что касается исторической стилистики, то по этому предмету уже есть образцовый набросок в 900 страниц — это «Die antike Kunstprosa» Э. Нордена (1898), книга, которая начинается от первых софистов, а кончается французским и немецким XVII веком и могла бы продолжаться и дальше. Норден начинает свой рассказ с изобретения трех «горгианских фигур», параллелизма, антитезы и подобия окончаний, и прослеживает их роль в художественной системе каждого очередного культурного периода в истории европейской прозы; аналогичным образом могли бы быть прорублены в том же материале и иные просеки (история сравнения, метафоры, соперничество метафорического и метонимического стилей и проч.), открывая не менее заманчивые перспективы. Наконец, историческая тематика (топика), разумеется, гораздо труднее поддается систематизации и формализации; но и здесь подготовительного материала накоплено больше, чем кажется, и, приступив к ней после опыта работы над исторической метрикой и исторической стилистикой, можно пойти достаточно далеко. Недаром сам Веселовский одним из подходов к исторической поэтике взял схематику сюжетов — один из самых заметных разделов именно исторической тематики.
Нижеследующий краткий очерк путей развития европейского стиха может быть примером той картины, которая могла бы получиться при таком поуровневом описании исторической поэтики. Он поневоле предельно сжат и не везде равномерен — некоторые области истории стиха до сих пор остаются спорными или недостаточно изученными[537]
. Однако даже такой обзор достаточен, чтобы показать, с какими сложными содержательными традициями приходят в каждую поэзию — в том числе в русскую — такие, казалось бы, чисто формальные категории, как 4-стопный ямб или 5-стопный ямб.Стих есть речь, в которой, кроме общеязыкового членения на предложения, части предложений, группы предложений и проч., присутствует еще и другое членение — на соизмеримые отрезки, каждый из которых тоже называется «стихом». Границы этих отрезков общеобязательно заданы для всех читателей (слушателей) внеязыковыми средствами: в письменной поэзии — обычно графикой (разбивкой на строки), в устной — обычно напевом или близкой к напеву единообразной интонацией. При восприятии текста сознание учитывает объем отрезков и предчувствует их границы; подтверждение или неподтверждение этого предчувствия ощущается как художественный эффект.
Объем отрезков стихотворного текста может учитываться простейшим образом: или по числу слогов (силлабическое стихосложение), или по числу слов (тоническое стихосложение). В чистом виде они выступают сравнительно редко. Так как охватить сознанием сразу длинный ряд слогов трудно, то обычно длинные стихи (свыше 8 слогов) в силлабическом стихосложении разных языков разделялись на полустишия обязательными словоразделами — цезурами. А чтобы вернее предчувствовать границу стиха или полустишия, концы этих отрезков часто получали дополнительную урегулированность. Главным сигнальным местом была предпоследняя позиция: она становилась или сильным местом («женское окончание») и тогда заполнялась только долгими или ударными слогами, — или слабым местом («мужское» или «дактилическое» окончание, обычно взаимозаменимые) и тогда заполнялась только краткими или безударными слогами. Обычно если окончание стиха бывало женское, то окончание предцезурного полустишия — мужское или дактилическое, и наоборот.
Древнейшее общеиндоевропейское стихосложение, по современным реконструкциям, было силлабическим. Но в германских и славянских языках оно постепенно превратилось в тоническое, а в греческом и латинском — в квантитативное метрическое.