– Не надо говорить о трауре! – вскрикнула Людмила. – Боже мой, Боже мой, брат на брата!
Томимая жутким беспокойством, Екатерина Сергеевна так же бесцельно вышла, как и вошла. Людмила поспешно ушла вслед за нею.
На улице проходили солдаты. Слышны были звуки музыки, голоса мальчишек, широкий, веселый говор взрослых. Где-то хлопали двери. Чувствовалось, что все в доме приникли к окнам или вышли на улицу, – смотреть на солдат. Александра стояла у окна, прямая, неподвижная, как олицетворение строгой сосредоточенной печали и гордости, – истинная жена доблестного воина.
Старградский с тихою улыбкою смотрел на нее. Слова великого поэта напевно бились в его душе, и он говорил вполголоса:
Александра вслушалась в эти торжественные, мудрые и страшные слова. Словно острие меча вонзилось в ее грудь, – такая мука смертная! Но вспомнила все заветы милого и сурового детства, – сердце, сердце мое, мужайся!
С неизъяснимым выражением высокой печали и высокого счастия она сказала, словам высокого поэта отвечая его же словами:
– Да, он, может быть, счастлив. А оставшиеся, – им «кудри наклонять и плакать».
– Не только плакать, но и гордиться, – сказал отец.
– Да, отец, я знаю. И рассказывать детям о доблести отцов. Слагать легенды.
Но она знала, что доблестная жизнь сама будет творить легенды.
Музыка на короткое время смолкла. Далекий благовест звучал мирно и торжественно под этим ясным, вечным небом. Неотвратимый, как поступь грядущего, был слышен мерный солдатский шаг. На улице Раиса разговаривала с солдатами. Она в своем саду нарвала громадную охапку цветов и раздавала их солдатам. Заодно захватила и несколько коробок отцовских папирос, нагрузив ими смешливую горничную Дашу.
Солдатики на ходу украшали цветами свои зеленовато-серые рубахи, а иные втыкали стебли цветов в дула ружей. Раиса, раздав все цветы, принялась раздавать папиросы. Брали радостно, только иные говорили:
– Махорки бы нам, барышня. У нее вкус крепче.
– Махорка – всем табакам табак.
Раиса смущенно отвечала:
– А махорки-то у меня и нет. Только папиросы.
– Спасибо и за папироски. Выкурим за ваше здоровье, – говорили солдаты.
Проходили, переговариваясь:
– Генеральская дочка, нашего корпусного.
– Ладная барышня.
– Шустрая!
– Спасибо, милая.
Голоса их тонули в удаляющихся звуках музыки и пения. Александра отошла от окна и молча смотрела на отца.
– Саша, – говорил Старградский, – пока мы одни, я хочу тебе сказать то, чего я еще никому не говорил. Именно тебе хочу сказать: ты не только самая старшая из сестер, но и самая разумная.
Александра опустилась на колени у его ног и прижалась головою к его коленям. Он говорил:
– Саша, твоя мать меня не любит. Не любит потому, что любит другого.
Он говорил это спокойно и просто, но Александра поняла, что ему очень трудно было это сказать.
– Я слишком поздно узнал это. Еще когда она была моею невестою, она уже любила другого. Их любовь была взаимная, – с тяжелым спокойствием говорил отец.
– А вышла за тебя?
– Да, вышла за меня. В вас, женщинах, много непонятного, странного. Впрочем, еще раньше нашего замужества он женился на другой. Может быть, потому…
Александра подняла раскрасневшееся лицо.
– Папа, ты говоришь про Буравова?
– Да, Александра, про Буравова, – отвечал отец.
По тону его слов и по выражению его лица было ясно, что ему трудно назвать это имя. В голосе слышалась едва уловимая нотка презрительности. Александра сказала:
– Папа, я сама догадывалась. Но как же это могло случиться? Если он ее любил, зачем же он женился на другой?
Отец отвечал, глядя спокойно и печально перед собою:
– Для меня это и до сих пор не совсем понятно. Какая-то странная история.
Александра прошла взад и вперед по кабинету, думая о том, что сказал ей отец, и что для нее уже давно было подозреваемою и страшною тайною родного дома. Хмуря брови, она сказала:
– Его жена богатая?
– Да, – отвечал отец. – Но не думаю, что он женился на покойной Софье Даниловне только из-за денег. Не думаю, чтобы он был способен действовать по недостойным мотивам.
Александра сказала задумчиво:
– Да, его все уважают. Но почему же он это сделал?
– Не тем будь помянута покойница, – говорил Старградский, – она умела вскружить голову всякому, а ваша мать всегда была тихая и сдержанная. Может быть, мстя ему, она вышла за меня. Но она всегда была верна мне. Она всеми силами души заставляла себя жить и чувствовать, как любящая нежно и преданно. Она сумела сделать мою жизнь очень счастливою.