Том 5. Пьесы и радиопьесы

Музыка кончается. Голос диктора: «В связи со смертью лауреата Нобелевской премии по литературе Вольфганга Швиттера вы слушали вариацию для флейты и клавесина из хорала “Утреннее сияние вечности” Христофа Эммануэля Баха. Сейчас перед вами выступит Фридрих Георген».

Фридрих Георген. Друзья, Вольфганг Швиттер умер. Вместе с нами скорбит вся страна, да и все человечество, ведь мир обеднел на человека, который его обогатил. Послезавтра его с подобающими…

Швиттер поднимается по лестнице и входит в мастерскую. Он небрит. В дорогой шубе, несмотря на страшную жару. Из карманов торчат рукописи. В руках — два туго набитых чемодана. Под мышкой — две большущие свечи. Августа приподнимается, хватает простыню.

Швиттер. Выключите!

Августа, обернувшись простыней, идет к радиоприемнику, выключает его.

Ниффеншвандер. Не шевелись, Августа!

Швиттер. Сорок лет этот архиболтливый эстет раскритиковывал меня. Его право. Но его некролог обо мне я не стану слушать.

Ниффеншвандер(только сейчас замечает Швиттера). Но… (Августа снова сидит на краю постели.) Вы… Ведь вы… (Августа от неожиданности выпускает из рук простыню.)

Швиттер. Да, это я, Вольфганг Швиттер.

Августа. Но только что по радио…

Швиттер. Сообщили, что я загнулся… могу себе представить, знаю эту братию.

Августа. Конечно, господин Швиттер…

Швиттер. Прошу вас, возьмите эти свечи…

Ниффеншвандер. Разумеется, господин Швиттер. (Берет у него свечи.) И чемоданы…

Швиттер. Ни в коем случае!

Ниффеншвандер. Извините, господин Швиттер.

Швиттер. Закройте окно! Лето чудесное, на редкость, притом самый длинный день, а я зябну.

Ниффеншвандер. Ну конечно, господин Швиттер. (Закрывает окно, а затем дверь.)

Швиттер. В газетах полно трогательных сцен. Нобелевский лауреат в больнице, нобелевский лауреат в кислородной палатке, нобелевский лауреат на операционном столе, нобелевский лауреат в состоянии комы. Моя болезнь — всемирная сенсация, моя смерть — общественное событие, а я удрал. Сел в городской автобус, и вот я здесь. (Шатается.) Я лучше присяду. Такое напряжение… (Садится на чемодан.)

Ниффеншвандер. Позвольте…

Швиттер. Не трогайте меня. Умирающего следует оставить в покое. (Пристально смотрит на женщину.) Странно. Знаешь, что тебе осталось жить несколько минут, и вдруг видишь перед собой голую женщину, видишь золотистые бедра, золотистый живот и золотистые груди…

Ниффеншвандер. Моя жена.

Швиттер. Красивая женщина. Господи, хоть еще разок обнять такое тело! (Встает.)

Ниффеншвандер. Августа, оденься!

Она исчезает за ширмой справа.

Швиттер. Я в состоянии эйфории, дорогой мой… Как вас, собственно, зовут?

Ниффеншвандер. Ниффеншвандер. Гуго Ниффеншвандер.

Швиттер. Никогда не слышал. (Снова осматривается.) Все как прежде. Сорок лет назад я здесь жил и тоже рисовал. Потом сжег свои картины и начал писать книгу. (Садится в кресло.) И кресло то же самое, и так же шатается, проклятое. (Хрипит.)

Ниффеншвандер(испуганно). Господин Швиттер…

Швиттер. Вот она…

Ниффеншвандер. Августа! Воды!

Августа в халате выбегает из-за ширмы к умывальнику.

Швиттер.

В смерти нет ничего трагического.

Ниффеншвандер. Быстрее!

Швиттер. Сейчас пройдет.

Ниффеншвандер. Вам надо бы обратно в больницу, господин Швиттер.

Швиттер. Вздор. (Глубоко вздыхает.) Хочу снять вашу мастерскую.

Ниффеншвандер. Эту мастерскую?

Швиттер. На десять минут. Хочу здесь умереть.

Ниффеншвандер. Здесь?

Швиттер. Черт возьми, для этого я, в конце концов, сюда заявился.

Августа приносит стакан воды.

Августа. Вот, возьмите, господин Швиттер.

Швиттер. Никогда не пью воду. (Пристально смотрит на Августу.) Даже одетая вы красивы. Не рассердитесь, если я буду называть вас по имени?