По приезде во Владивосток я имел возможность поехать в глубину Приморья. На сучанских угольных копях, так называемом Сучане, взорвало шахту. Меня откомандировали выяснить подозревавшуюся умышленность порчи шахты владельцем, как противодействие рабочему контролю. Я выехал на открытой вагонетке и сразу увидел то, что поразило меня при поездке в шаланде и чего не разглядишь из окна вагона, а именно: настоящее отверстие, пышущее такой мощью и силой лоно, о котором не скажешь с усмешкой над забытой точностью шаблонного определения. С двух сторон рельс, прямо из прорезанного подъема, пер уголь – жирный, лоснящийся, слоистый. Между двумя черными стенами моталась вагонетка, а когда ныряла в тоннель – и там сверкал несозревшими гранями алмазов тот же глянцевитый его и смуглый лик…
Резиденты «дружественной державы» уверенно ступали на его камни, как на принадлежащее им имущество. Все они гордо озирали эти сопки, хозяйственным взглядом примеряя, где устроиться поудобнее. И хотя не у всех была эта противная манера всасывать в себя даже воздух, по все они с жадностью вобрали бы и эти берега, и кедры, и уголь, и белку, и золото, и куницу.
Но как сейчас перед собой вижу я и угрюмых замасленных рабочих порта, и сутулых широкоспинных грузчиков; вижу, как бросаются под их защиту спасающиеся от японских жандармов корейцы; вижу, как дружески смотрит на них китаец-кули; вижу, как теряет выправку любопытно склоняющийся к ним американец, как чех, бросавший их в концентрационные лагеря, потупляет перед ними глаза, как, наконец, японец-часовой, конвоирующий их через сопки, вдруг останавливается, бросает винтовку и уходит; вижу и верю, верю радостно и жгуче – город двенадцати пародов станет им в самом деле, но ни у одного в руках не будет штыка, не будет выпушек и петличек, гетр и кепи; сплошной синий океан блуз зальет сопки, сорвет, как занавес, скрывающие их от мира туманы Гнилого угла; и город-орхидея засветит миру всеми неисчислимыми тоннами своего угля, зацветет садами культивированных виноградников, загудит сиренами зеркальных звуков.
И молодой кашалот будет так же плыть навстречу солнцу, кувыркаясь в изумрудной празелени вод.
Но не кичитесь, моряки,
своею силою тройною:
тайфун взметает здесь пески –
поэт идет на вас войною!