Обнимаю тебя, целую очень, и Алешку расцелуй за меня.
Твой Котъка.
Должно быть, у вас такие же холода и дожди, как и здесь.
Как Галка окончила школу, — ничего не знаю.
У меня беда, — остановились без всякой причины часики (я их очень берег).
МОЛОДЫМ ПИСАТЕЛЯМ
27 декабря 1953 г. Москва
У иранского поэта Саади есть двустишие:
Будь щедрым, как пальма, а если не можешь, то будь Стволом кипариса — простым и прямым, — благородным.
Это двустишие целиком относится к писателям, и в частности к молодым. Писатель в своем творчестве должен быть щедр, прост, смел, благороден.
Я искренне желаю молодым нашим писателям этих высоких качеств и, кроме того, напряженной работы, накопления большого жизненного материала, сознания важности своего труда и непрерывного совершенствования в мастерстве. Наконец, я желаю им (как это ни покажется странным) не столь легкого писательского пути, каким он зачастую бывает сейчас у молодых, начинающих авторов. Писателю нужна стальная закалка, а вырабатывается она в преодолении трудностей мастерства и жизни.
К. Паустовский.
1954
6 февраля 1954 г. Ирпень
Дорогой Борис Сергеевич!
Только что получил Ваше письмо. Спасибо.
С Вашими поправками я вполне согласен, — Вы редактор очень бережный и точный и этим завоевали мое сердце.
Как было бы хорошо, если бы эта строфа: «Я памятью живу с увядшими мечтами» — относилась к матери Лермонтова, но ничего не поделаешь. Это надо снять.
Я бежал в Ирпень от заседаний, рукописей, «Литературной газеты», Литературного института и всей прочей сумятицы московской жизни. Работаю запоем и очень этому рад.
Здесь тихо, безлюдно, все в снегу.
Украинские «писменники», живущие здесь, — люди, как на подбор, молчаливые. Поэтому никто не мешает.
Я пробуду здесь до первого марта (очевидно). Как с гранками? Я думаю, что присылать их мне не нужно, я целиком полагаюсь на Вас.
Будьте счастливы и здоровы.
Сердечный привет.
К. Паустовский.
16 февраля 1954 г. Ирпень
Маленький мальчик Алеша!
Две мохнатые собачки — Рябчик и Мячик — тебе кланяются и просят сказать, что это только зимой их зовут Рябчик и Мячик, а летом их зовут Звонок и Свисток. Тут у всех собачек по два имени — одно зимнее, а другое летнее.
Я ездил в город Киев и жил у дяди Юры Смолича. У него в квартире летают по комнатам зеленые попугаи. Только в кухню их не пускают, потому что там горит газ и они могут обжечь себе крылышки. И еще их не пускают в ванную, потому что они очень любят пускать себе душ, им кажется, что это идет летний дождь и они летают под этим дождем и поют, и очень брызгают на стены.
Я «аботаю» и скоро приеду. В Киеве недавно узнали, что Алеша Паустовский стал очень хорошим мальчиком, и по этому случаю, когда я был в Киеве, на всех домах вывесили флаги. И дядя Юра Смолич тоже вывесил у себя на балконе большой красный флаг. Так что ты смотри, слушайся маму, Галку и бабушку.
Целую тебя, поцелуй от меня маму и Галку (в нос) и бабушку.
Твой папка.
Что ж это ты вдруг взволновалась, Танюха, глупый мой человек, любимый мой. Вчера получил два твоих письма. Одно — о Географиздате, а второе — встревоженное. Ты — прелесть, моя Танька, — ты же знаешь, что тебя я люблю, как никого и никогда в жизни, и есть в мире одно только близкое и родное сердце — это твое. Я пишу реже, потому что работаю и время идет от этого быстрее. И еще, может быть, потому, что скоро уже кончается мое ирпенское заточение и я вернусь к тебе.
Вчера послал Алешке письмо со стишками. Получил ли он? Это письмо придет до твоего отъезда в Солотчу. Я очень-очень тебя прошу — будь осторожна, не надрывайся. Все ненужное или слишком громоздкое — продай или просто оставь Софье Павловне. Жаль, нет Вани — он бы тебе все упаковал.
Возьми Семена и еще кого-нибудь. Где ты будешь жить, — у Софьи Павловны, конечно.
С домом в Плютах все остается «в силе», но этот юноша (Юра), человек честный и мягкий, не может поговорить с матерью, — она лежит без сознания и дни ее сочтены. Во всяком случае, до отъезда моего все выяснится, а приставать к нему сейчас нельзя. Как перевести деньги — узнаю.
Работаю, кажется, хорошо.
Уже написапо (вместе со старыми главами, — их 14)
24 главы.
Осталось написать шесть глав. Я думаю, что к 10 марта я кончу, дня 2–3 буду править — и все!
Здесь горе — умер Яновский — чудный человек и хороший писатель. Я его хорошо знал. Конечно, инфаркт.
Завтра я поеду в Киев на 2–3 часа, — надо быть на похоронах. Смоличи пришлют машину. Яновскому очень трудно жилось, сейчас ему наконец повезло. Он написал пьесу, третьего дня была премьера; успех, говорят, оглушительный. И тут же после спектакля — инфаркт. От вол-пения, на этот раз — радостного. Тяжелая в этом смысле зима.
Что делается с людьми (в литературе), не могу понять.
С. дал мне рассказ — очень слабый, очень наивный. Не знаю, что ему сказать. А человек он — чудесный…
Как вы все там? Я страшно соскучился (не то слово) или, как здесь говорят, «скучил» по вас.
Алешку просто не могу вспоминать без умиления. А что Галка? Пусть не пугается и себя не пугает, — не бог весть что эти экзамены.