Танюша, моя радость, спасибо тебе за все, за все, — за то, что ты живешь на свете со мной и возишься со мной. Я сразу заскучал и по тебе, и по Алешке, и по Галке.
Здесь есть чудесные игрушки для совсем маленького мальчика, — моторная лодка с матросом в полной форме. Хотел было послать с Зиной (она завтра едет в Москву), но неловко, она сердится на всех, что ей дают поручения.
Зина, видно, больна, — плохо выглядит, все время раздражается и от прежней жизнерадостности почти ничего не осталось. Бек очень мил и простодушен.
Остальные — почти все латыши, молодые и вежливые. Ходят без шляп, несмотря на дождь. Здесь тепло, туманно, снег почти весь сошел, по берегу залива высоким валом лежит битый лед, — намыло прибоем. Из комнаты слышно, как шумит море. Я живу в том доме, где мы останавливались с Соней и Галкой. Очень тихо. Комната большая, теплая. Бек предлагает, когда он уедет, перейти в его комнату (в другом доме, который зовут «шведским»). Там, говорят, очень комфортабельно, но я еще там не был. Может быть, перееду, хотя и не хочу перетаскиваться.
Я здоров и никак не могу привыкнуть, что у меня так много свободного времени для работы. Это, оказывается, огромное наслаждение. Уже начал работать.
Мои соседи — черногорский поэт Радуле Стиенский, — большой, неуклюжий и крепкий человек, и латышский писатель Ванаг, отчаянный рыболов. Но ловить пока негде, река (Лайлупа, до нее 5 минут ходу) еще во льду, а на море удочками не ловят. У Ванага своя машина, и он предлагает поехать с ним на какое-то незамерзающее озеро ловить лещей.
Работать никто не мешает, потому что все живут в разных домах (их тут не меньше восьми) и встречаются только в Столовой. На соседней церкви бьют в колокол часы — по-старинному.
Кормят хорошо, но вообще в городе с продуктами (особенно с сахаром и маслом) плохо.
Их просто нет.
Вот и все мои новости, Танюша.
Напиши мне про Алешку, что он еще придумал. Здесь, в отдалении, особенно ясно, как я люблю тебя и этого трогательного и необыкновенного маленького человека. В общем, мы счастливые, конечно.
Целую тебя, Тань-Тань. И Алешку, и Галку, и всех.
Привет Евгении Васильевне.
Твой Костька.
Когда машинистка перепишет Андерсена, пришли мне один экземляр
Андерсена я хочу немного сократить и дать в «Огонек» к юбилею (в апреле).
16 февраля 1955 г. Дубулты
Ах ты, Алешка, мой маленький мальчик! Что ты делаешь в Серебряном Бору? А я очень скучаю по тебе и очень хочу тебя видеть.
Я ездил в город Ригу. Там все маленькие мальчики катаются на коньках прямо по улицам, а милиционеры бегают за ними и свистят. И там удрал из цирка старый медведь, об этом объявили по радио, и все — и взрослые и дети — попрятались по домам, пока его ловили 2 тысячи солдат. Поймали медведя в кондитерской. Он зашел туда, разогнал всех и начал есть большой торт с кремом и ворчать от удовольствия. Когда его вели на цепи обратно в цирк, он очень сердился, рычал и повалил по дороге будку, где продавали мороженое. Зовут этого медведя Саврас Григорьевич.
Здесь много снега, солнце и в море плавают дикие гуси*
Я нашел на пляже мячик, который забыл Кирилл Арбузов. Белочки играли им в футбол и сильно его поцарапали своими когтями.
Сколько ты уже знаешь букв?
Здесь говорят, что ты слушаешься маму, Галку и няню. Верно ли это? С двухствольным ружьем ты можешь охотиться на лисиц.
Целую тебя, маленький мой.
Танька, ты — глупая моя, преглупая Танька, — только что получил твое письмо. Чего ты тревожишься, маленькая моя, золотой мой человек, когда я тебя так сильно-сильно люблю и совсем не собираюсь «отпускать тебя от себя», а наоборот, побаиваюсь, как бы ты меня не прогнала за дурной характер.
Солнце мое, я очень соскучился, — больше, чем в прошлые свои отъезды. Ты ничего не бойся, напуганная смешная Танюшка. И не пускай беса хозяйничать в тебе (хотя это и бесполезно, потому что у Таньки такой характер, что бес иногда будет прорываться). Все думаю о тебе, об Алешке. Очень трогательно думаю, даже щемит сердце. Неужели Алешка так вырос и весь веснушчатый? Такой же весельчак или стал серьезнее? Вы все забываете, что он еще совсем крошечный человек со своими мыслями и выдумками и огорчениями. Не сердитесь на него.
В одном ты, может быть, права, — это в том, что работа берет у меня очень много, но ничего, ни одной пылинки не отнимает от любви к своей Таньке. Ты, кажется, до сих пор не понимаешь, что ты для меня — моя жизнь и что я поэтому — очень счастливый.
Работа «пошла», пишу много, иногда по пол-листа за день. Просто первое время я был занят другим (автобиография, Пришвин, студенческие дипломные работы), а кроме того, еще но втянулся. А сейчас работать уже легко и интересно (хотя по самому содержанию вещи — и трудно). Главное — интересно. Мне кажется, что эта книга будет очень непохожей на все, что я писал раньше, — по свободе письма и богатству материала. И вообще — очень не похожей на обычную прозу. Я боялся, что не взял нужных книг, но память меня не подвела и «подбрасывает» мне больше материала, чем даже нужно.