Томъ пятый. Американскіе разсказы

Докторъ Фрумсонъ принималъ свое служеніе еще серьезнѣе, чѣмъ это выходило по допроснымъ пунктамъ Хрюкова. Въ самомъ началѣ вечера онъ отвелъ меня въ сторону и спросилъ безъ всякихъ обиняковъ, какъ мнѣ понравился его народъ. Видя мое смущеніе, онъ прямо объяснилъ, что считаетъ еврейство округа паствой, ввѣренной ему свыше.

Докторъ Фрумсонъ носилъ длинный сюртукъ и бѣлый галстухъ и, видимо, старался подражать протестантскимъ пасторамъ, но природная живость постоянно заводила его слишкомъ далеко. Его считали очень добрымъ человѣкомъ и называли самымъ дѣятельнымъ благотворителемъ Гомеля и Шмырска. Съ другой стороны совсѣмъ недавно, въ засѣданіи Шмырскаго попечительства о бѣдныхъ, онъ разодрался въ пухъ и прахъ съ другимъ членомъ, не менѣе добрымъ и дѣятельнымъ, и для того, чтобы разнять ихъ, пришлось позвать сторожей.

Докторъ Фрумсонъ ринулся въ битву, очертя голову.

— Національности, — кричалъ онъ голосомъ рѣзкимъ, какъ у какаду. — Онѣ есть, будутъ и должны быть. Вы говорите: Бебель, соціалъ-демократы… Я сказалъ себѣ, я поймаю вашего Бебеля. Я сталъ пересматривать его сочиненія, и я нашелъ, что онъ согласенъ заступиться за каждую пядь нѣмецкой территоріи. Значитъ, самъ Бебель, великій Бебель, націоналистъ… По Спенсеру развитіе идетъ отъ однороднаго къ разнородному. Въ антропологіи выходитъ то же самое. Напримѣръ, всѣ дикія племена живутъ одинаково, они живутъ грязно, не умываются и не имѣютъ никакого быта. Они просто дикари. Въ Европѣ изъ такихъ же дикарей вышли нѣмцы, французы, англичане.

Ссылка Шмырскаго раввина на выводы антропологіи была довольно рискованнаго свойства, ибо, какъ извѣстно, на дѣлѣ, антропологія очень далека отъ того, чтобы признать единообразіе дикихъ племенъ и разнообразіе культурныхъ народовъ. Впрочемъ, за два дня передъ этимъ мнѣ пришлось выслушать другую антропологическую ссылку, не менѣе ученую, но на этотъ разъ изъ устъ самого предсѣдателя особаго присутствія палаты, Ивана Андреевича Котляревскаго. — «Антропологія учитъ, — говорилъ г. Котляревскій, — что еврейскій типъ остался неизмѣннымъ за послѣднія четыре тысячи лѣтъ. Стало быть, ни о какой приспособляемости евреевъ къ окружающей ихъ средѣ не можетъ быть и рѣчи». — Антропологія утверждаетъ какъ разъ обратное, но дѣло, конечно, не въ этомъ. Г. Котляревскій просто искалъ аргументовъ для оправданія исключительныхъ законовъ противъ евреевъ. Такимъ образомъ Шмырскій раввинъ и кіевскій предсѣдатель палаты сошлись въ своихъ націоналистическихъ разсужденіяхъ на одномъ и томъ же научномъ методѣ.

— Итакъ, мы тоже націоналисты! — возглашалъ Фрумсонъ. — Но что же такое еврейская національность? Языкъ нашъ умеръ, территоріи у насъ нѣтъ. Еврейская національность есть религія, одна старая книга, одинъ еврейскій Богъ. Онъ сидитъ на золотомъ тронѣ, съ короной на головѣ. Земля есть подножіе его стопы.

Публика роптала. — Шмырскій казенный Богъ!.. — насмѣшливо сказалъ Брейгель, адвокатъ изъ Самары, который забросилъ всѣ волжскія дѣла и уже второй мѣсяцъ отдавалъ Гомельскому процессу весь свой трудъ и язвительное остроуміе.

— Какой же это сіонизмъ? — прибавилъ другой адвокатъ, Кержнеръ изъ Кіева, досадливо хмуря свои красивыя тонкія брови.

— Сіонизмъ ведетъ къ просвѣщенію, повышаетъ самосознаніе внутренней личности въ старшемъ поколѣніи еврейства.

— Постойте, — кипятился Фрумсонъ. — Я не противъ самосознанія. Мнѣ внѣшніе обряды не нужны. Я, быть можетъ, и самъ атеистъ. Но народъ вѣруетъ, понимаете. Онъ еще не созрѣлъ. Ему обряды нужны. Ему нужна писанная хартія, кусокъ пергамента съ освященными словами. Вотъ это.

Онъ протянулъ руку и коснулся мезузы, маленькой стеклянной трубочки, укрѣпленной на дверномъ косякѣ. Такія трубки заключаютъ въ себѣ кусочекъ пергамента съ изреченіемъ изъ библіи, Имъ приписывается свойство охранять жилище отъ несчастій и злыхъ духовъ.

— Это еврейскій Богъ, — торжественно провозгласилъ Фрумсонъ. — Это еврейская національность.

Дрынкинъ, въ началѣ сидѣвшій довольно смирно, во время рѣчи Фрумсона сталъ обнаруживать нетерпѣніе. При каждомъ забористомъ изреченіи онъ дергался на мѣстѣ, и даже мычалъ, потомъ принимался тереть себѣ щеку ладонью, какъ при сильной зубной боли. Послѣ заключительной выходки Шмырскаго раввина онъ поспѣшно вскочилъ съ мѣста и отчаянно замахалъ руками.

— Что такое еврейскій Богъ, — заговорилъ онъ торопливо, — это не кусокъ старой кожи, это не идолъ, снаружи позолоченный, а внутри пустой. Зачѣмъ ему корона, онъ не персидскій царь Ахашвейресъ! Еврейскій Богъ, это Богъ живой, онъ живетъ въ живыхъ сердцахъ, въ сердцахъ еврейскаго народа, которыхъ вы не знаете, господинъ Шмырскій раввинъ…

Лицо его пылало. Это былъ уже не добрый дворянинъ Донъ-Квезада, а подлинный Донъ-Кихотъ, наканунѣ подвиговъ, бодрый духомъ и воинствующій, Донъ-Кихотъ предъ нападеніемъ на вѣтряныя мельницы. Впрочемъ, самъ Дрынкинъ съ своими размахивающими руками тоже напоминалъ мельницу, неожиданно пущенную подъ вѣтеръ.