Томъ пятый. Американскіе разсказы

Заутреня уже отходила. Я пріѣхалъ въ церковь поздно изъ Бруклина, съ другого конца города. Тамъ было засѣданіе философскаго клуба, которое мнѣ нельзя было пропустить. Теперь, послѣ ухищренныхъ философскихъ построеній, пытавшихся соединить научный скептицизмъ и восточно-азіатскій мистицизмъ и еще Богъ знаетъ что, мнѣ было пріятно и странно видѣть эту русскую толпу, православную, рабочую и бѣдную, которая сошлась вмѣстѣ на нѣсколько часовъ и вдругъ какъ будто перенесла въ глубину американскаго околотка атмосферу Смоленска и Твери, то же знакомое съ дѣтства настроеніе и простодушный молитвенный порывъ. Многіе молящіеся, очевидно, испытывали похожее чувство и время отъ времени бросали вокругъ себя любопытный взглядъ. Русскіе переселенцы въ Нью-Іоркѣ въ первый разъ сошлись всѣ вмѣстѣ и съ изумленіемъ видѣли, что ихъ много, больше, чѣмъ можно было предполагать.

Человѣкъ, стоявшій рядомъ со мной, глубоко вздохнулъ.

— Господи, какъ много нашихъ! — высказалъ онъ вслухъ общую мысль и даже закрылъ глаза.

Это былъ высокій, еще молодой парень, съ солдатскими подстриженными усами и серебряной серьгой въ ухѣ. На немъ была крахмаленная рубаха съ бѣлымъ галстухомъ, и изъ верхняго пиджачнаго кармана торчали желтые пальцы совершенно новыхъ замшевыхъ перчатокъ. Впрочемъ, руки у него были такія большія и заскорузлыя, что можно было усомниться, удастся ли ему натянуть на нихъ эту узкую кожаную оболочку.

Церковь была совершенно новая. Она была достроена и освящена всего около полугода тому назадъ, и пасхальная служба совершалась здѣсь въ первый разъ. Даже стѣны ея были еще бѣлы, и пусты и пока напоминали одну изъ сосѣднихъ протестантскихъ церквей. Огромное большинство прихожанъ тоже были люди совершенно новые въ Америкѣ. Многіе пріѣхали только нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, и многолѣтнихъ старожиловъ было совсѣмъ мало среди этой тысячной толпы. Я неторопливо подвигался съ одного конца церкви на другой, внимательно разглядывая окружающія лица.

Люди, наполнявшіе церковь, не могли похвастать красотой. Все это были бѣлобрысые или русые, малорослые парни съ корявымъ лицомъ и нескладнымъ станомъ. Большинство ихъ были бѣлоруссы изъ Вильны, изъ Витебска, изъ пинскихъ лѣсовъ, изъ Холмщины, изъ Бѣловѣжской пущи. Порой мелькало смуглое молодое лицо или висячіе усы, обличавшіе хохла, — волынца или подолянина. Австрійскіе русины стояли группами. Когда они случайно заговаривали, ихъ можно было легко отличить по ихъ безпримѣсному хохлацкому говору, между тѣмъ какъ пришельцы изъ Россіи невольно передѣлываютъ свое мѣстное нарѣчіе на общевеликорусскій ладъ.

Всѣ эти люди пріѣхали сюда въ хвостѣ большой польско-еврейской волны, которая, уже четверть вѣка ежегодно перекатывается изъ Восточной Европы въ Америку. Они набрались сюда по одному изъ деревень и мелкихъ мѣстечекъ Западнаго края, гдѣ всѣ племена и религіи изнываютъ отъ голода и безработицы. Они рѣшили подняться съ насиженныхъ мѣстъ — соблазненные чудесными слухами о неслыханныхъ заработкахъ, примѣромъ сосѣда, который вернулся послѣ десятилѣтняго отсутствія и купилъ участокъ земли и двѣ лошади.

Великорусы, которые попадались въ этой толпѣ, пріѣхали изъ большихъ городовъ. Это все были ремесленники и фабричные рабочіе, которые переѣзжали съ мѣста на мѣсто въ поискахъ счастья и добрались до Америки почти незамѣтно для самихъ себя. Русскіе искатели счастья попадаются теперь по всѣмъ дорогамъ земного шара, и число ихъ возрастаетъ съ каждымъ годомъ. Я встрѣчалъ ихъ въ Брюсселѣ и Парижѣ, въ Нью-Іоркѣ и Чикаго, даже на Сандвичевыхъ островахъ. Прежде это были почти сплошь интеллигенты, теперь это по большей части разные мелкіе люди, — слесаря, машинисты, кочегары, даже чернорабочіе. Они похожи на ласточекъ, отброшенныхъ въ сторону поднимающейся бурей, и для вдумчиваго наблюдателя они представляютъ живое доказательство, что между Западной Европой и Восточной «нѣтъ болѣе Пиринеевъ» и что великая стѣна, искони раздѣлявшая эти два міра, избороздилась дорогами и постепенно разсыпается.

Началось прикладываніе ко кресту. Въ церкви образовались два потока. Одинъ стремился къ алтарю, другой мало-по-малу изливался въ двойныя двери притвора на улицу.

Черезъ минуту я тоже вышелъ вмѣстѣ съ другими. На улицѣ стало люднѣе прежняго. Народъ стоялъ группами, сидѣлъ на каменныхъ ступеняхъ и просто на землѣ. Женщины съ корзинками въ рукахъ спускались внизъ, гдѣ скоро должны были начать святить пасхи. Городовые окончили свое дѣло и ушли. Теперь по всей улицѣ былъ слышенъ только одинъ неумолкающій русскій говоръ.