Томъ пятый. Американскіе разсказы

На лѣвомъ углу паперти собралась самая значительная группа. Въ центрѣ ея стоялъ мой пріятель Охремъ Горисовичъ изъ подъ Пинска, который на родинѣ занимался лѣснымъ промысломъ, а въ Америкѣ живетъ уже восемь лѣтъ и занимается шитьемъ рубашекъ на швейной машинѣ. Горисовичъ былъ пожилой человѣкъ, маленькій, тусклый и равнодушный ко всему, кромѣ своего собственнаго угла. Америка для него представляла только заработокъ по стольку-то въ недѣлю. Даже зрѣлища не интересовали его. Онъ ни разу не былъ въ музеѣ или на народномъ гуляньѣ, быть можетъ изъ-за того, чтобы не истратить лишняго гривенника на конку.

Возлѣ Горисовича стояла его жена, толстая и неуклюжая, въ самодѣльномъ платьѣ и старой черной шали, какъ будто выхваченная живьемъ съ улицы уѣзднаго городка. Въ лѣвой рукѣ она держала корзинку, откуда выглядывалъ конецъ колбасы, завернутой въ газетную бумагу.

Въ качествѣ старожиловъ Горисовичи все-таки пользовались уваженіемъ среди своихъ знакомыхъ. За восемь лѣтъ американской жизни, отказывая себѣ во всемъ, они скопили полторы тысячи долларовъ и теперь уже собирались вернуться въ Пинскъ и реализовать свой капиталъ.

Оба они работали по 12-ти часовъ въ сутки. Жена была кончальщицей, т. е. дошивала оконченные вчернѣ рубашки и штаны. Кромѣ того она пустила по два жильца въ каждую изъ трехъ маленькихъ комнатъ своей квартиры и брала съ нихъ по три доллара въ недѣлю за полное содержаніе. Себѣ съ мужемъ она оставила кухню и маленькій темный чуланчикъ, который они называли спальней. Впрочемъ, и вся квартира была нищенская, грязная, въ самомъ центрѣ такъ называемаго Свиного рынка въ Нижнемъ городѣ. Кругомъ было царство бѣдности и нездороваго труда. На двѣ мили въ окружности не было ни одного дерева или зеленаго листика. Въ лѣтнія воскресенья люди выходили на берегъ рѣки и садились на солнцепекѣ, опустивъ голову къ водѣ для того, чтобы освѣжиться. Но съ воды поднималось только зловоніе корабельныхъ отбросовъ, во множествѣ проплывавшихъ мимо.

Чтобы накопить при такихъ условіяхъ полторы тысячи долларовъ, нужно много терпѣнія и невзыскательности. Зато послѣ восьмилѣтняго подвижничества Горисовичъ выглядѣлъ совсѣмъ скрюченнымъ, и даже волосы его совершенно посѣдѣли. Бѣлорусскій портной не понималъ американскихъ порядковъ и не усвоилъ почти ничего изъ американской культуры. Потребности его не выросли, но зато не увеличился и заработокъ, ибо въ Америкѣ, какъ и вездѣ, второе вытекаетъ изъ перваго, а не наоборотъ. И потому процессъ накопленія дался ему только цѣной самыхъ чрезвычайныхъ усилій.

Рядомъ съ Борисовичами стояли два парня, совсѣмъ молодыхъ и очень похожихъ другъ на друга, должно быть, братья или близкіе родственники. Поиски заработковъ бросили ихъ въ разныя стороны, и теперь они встрѣтились послѣ долгой разлуки и усердно обмѣнивались впечатлѣніями.

— А что, привыкаешь? — спрашивалъ одинъ, повидимому, старшій братъ. Американецъ не забижаетъ?

— Ничего! — отвѣтилъ другой. — Онъ праведный, безъ дѣла тоже не лается!.. А кормитъ какъ! — немедленно прибавилъ онъ съ воодушевленіемъ. — Въ нашей контрѣ (country — страна) и президентъ такъ не ѣстъ…

Это былъ сельскій работникъ съ одной изъ подгороднихъ фермъ.

— А ты чому не идешь на фарму, Игнаць? — спросилъ Горисовичъ старшаго собесѣдника.

— Атъ! — презрительно сказалъ Игнаць. — Мало я дома на солнцѣ жарился!.. Вы, небось, не идете! — прибавилъ онъ дерзко.

— Я лучше поѣду домой! — сказалъ важно Борисовичъ. — Оставайтесь вы съ Богомъ и съ вашей Америкой.

— Что тамъ дѣлать, у дому? — тотчасъ же возразилъ Игнаць. — Тамъ нашему брату пятнадцать центовъ на день платятъ!

— Тю! — быстро отозвался кто-то изъ толпы. — Я бы лучше такъ сидѣлъ. Я отвыкъ отъ такой платы.

— А живутъ какъ! — подхватилъ другой. — Дымомъ глаза выѣстъ, а вытереть ручника нѣту…

Это были, какъ и Горисовичъ, первобытные лѣсовики, явившіеся въ Америку прямо изъ курныхъ избъ.

— Ледочки, пойдемте прогуляться, — сказалъ Игнаць, обращаясь къ двумъ дѣвушкамъ, которыя тоже стояли въ группѣ.

Ледочки была русская форма англійскаго слова ladies.

У дѣвушекъ были модныя прически, со всѣхъ сторонъ подоткнутыя гребнями изъ поддѣльной черепахи, и затѣйливыя кружевныя шляпы, какъ будто обернутыя кверху дномъ и заколотыя длинными металлическими стрѣлами. Къ слову сказать, эти стрѣлы составляютъ для нью-іоркскихъ дѣвицъ настоящее вооруженіе, не хуже, чѣмъ наваха для андалузской испанки.

— Отстань, полякъ! — засмѣялась одна изъ дѣвушекъ. — Очень намъ нужно!

— А полякъ, такъ что, — настаивалъ Игнаць. Развѣ поляки иначе сдѣланы? Полякъ вонъ и въ церкву пришелъ. Есть у поляка все, что слѣдуетъ для парня.

Въ толпѣ обмѣнивались свѣдѣніями о знакомыхъ.

— Душкевичъ, трясця его матери! — говорилъ одинъ голосомъ, полнымъ удивленія. — Четыре мѣсяцы нѣту какъ пріѣхалъ, гриноръ (greener, т. е. зеленый новичекъ), а смотри-ка: подряды беретъ… Мудрякъ, разумнѣе жида…

— Остроумникъ, — подтвердилъ другой собесѣдникъ. — Онъ вонъ и гармошки чинитъ… Какое слово одинъ разъ услышитъ, ангіельское ли, нѣмецкое ли, онъ помнитъ всегда, не какъ наши осиновые мозги…