Том Стволер (Tom Boler)

Заснуть – это очень легко. Даже если ты не на кровати, все равно заснуть – это несложно. Только надо забрать с собой Клоуна Подушкина. Я беру Клоуна Подушкина, и беру его руки, которые отрезанные, и кладу их в карманы своих школьных брюк. Это новые брюки, которые купила мне Прим. Я беру Клоуна Подушкина и выхожу из дома на улицу. Это мой медвежонок. Я прижимаю его к себе. Он теперь сломанный, у него нету рук. Только ноги. И еще голова. И туловище. Мы с Клоуном Подушкиным бродим по улицам. Целый день и потом еще – целую ночь. И еще один день, и еще одну ночь. Заходим с ним в магазин, чтобы взять мне поесть. Идем в парк, чтобы я сел и поел. Какая-то тетенька меня наругала, что кушать на улице нехорошо. Потом мы с Клоуном Подушкиным спим прямо в парке. А теперь – рядом с театром.

Заснуть – это очень легко. Но когда рядом с театром, это уже получается сложно. Я уже засыпаю, и вдруг дверь опять открывается, и мне приходится отодвигаться, чтобы меня не задело дверью. Наружу выходят два дяденьки. Несут большую коробку. На коробке написано: «Реквизит».

Дверь остается открытой. Я заглядываю туда, внутрь.

А потом.

Захожу. Туда, внутрь.

Быстро-быстро, чтобы никто не увидел.

Мы с Клоуном Подушкиным в театре. За сценой, где закулисы.

Сейчас весна, но на улице уже ночь, и поэтому сейчас не весна, а ночь. Ночью на улице холодно, даже весной. Я замерз и вошел в помещение. В театр.

Мы с Клоуном Подушкиным в театре. Кажется, мы заблудились. Здесь все так странно, и пахнет деревом. Таким… мокрым деревом с гнилью. Пол скрипит под ногами. Лестница тоже скрипит. Я поднимаюсь по лестнице и выхожу прямо к занавесу.

Поднимаю занавес. Он очень тяжелый, и я его приподнимаю совсем чуть-чуть, чтобы заглянуть снизу и посмотреть, что там с той стороны.

Я заглядываю под занавес, смотрю, что там на сцене. Там, на сцене, ковер. И еще кресла. В одном кресле кто-то сидит. И еще там горит торшер. И стоит небольшой диванчик. На диванчике тоже сидят.

Я проползаю под занавесом.

Теперь я как раз за диванчиком, и меня ниоткуда не видно. Только мне тоже ничего не видно, и я встаю, чтобы мне было хоть что-то видно.

Тот дяденька, который сидит на диванчике, он играет в спектакле. Говорит слова роли. А тетенька, которая в кресле, ему отвечает. Ну, как будто они разговаривают. А зрители в зале смотрят спектакль, который на сцене.

Дяденька вдруг умолкает. И смотрит. На меня. Зрители смотрят на меня. И никто ничего не делает. А потом.

Я поднимаю Клоуна Подушкина над головой. Все смеются, смотрят на медвежонка.

И только дяденька, который за сценой, он совсем не смеется. Этот дяденька не играет в спектакле, он сидит в закулисах. Но сейчас он выходит из закулис, и берет меня за руку, и говорит, чтобы я сейчас же ушел со сцены.

Я сижу в зале, смотрю спектакль. Этот дяденька, который из закулис, посадил меня в зале. И сам сел рядом, чтобы за мной приглядеть. Так мы с ним и сидим, он приглядывает за мной, а я смотрю, что там в спектакле. На сцене.

А в спектакле, на сцене, там как будто мама и папа, и они разговаривают друг с другом. Мама говорит папе:

– Надеюсь, сегодня у Тима все было в порядке. В школе.

Папа кивает. Он читает газету. Газета большая, и папы почти и не видно. Мама говорит:

– Сегодня я целый день гладила. – Мама показывает на большую корзинку, где лежит аккуратно сложенная одежда. Мама встает, достает из корзинки джинсы. Они были сложенные, а теперь развернулись. Мама держит их и говорит: – Вот погладила Тиму джинсы.

Папа складывает газету. Кладет ее на диванчик. Встает. Смотрит на джинсы.

– Это его лучшие джинсы. – Мама говорит: – В воскресенье, когда мы поедем к бабушке с дедушкой, он их наденет.

Папа кивает. Берет газету. Садится обратно на свой диванчик. Разворачивает газету. Читает.

– Что хорошего пишут?

– Пишут, что все хорошо и что становится еще лучше.

Мама вздыхает.

– Ну хорошо. Одним поводом для волнения меньше.

– Дорогая, тебе вообще не о чем волноваться.

– Только о том, чтобы Тим хорошо учился и получил хорошее образование.

– Он получит хорошее образование. – Папа говорит: _ Он же учится в Норрисе, в школе для сообразительных эрудитов.

Мама кивает. Папа листает газету.

– Здесь написано, что Норрис – лучшая школа в стране. И что Тим – лучший в классе.

– Хорошо.

– И еще здесь написано, что с директора школы сняли все обвинения.

Мама кивает. Аккуратно складывает джинсы, кладет их в корзинку. Смотрит на часы.

– Тим уже скоро вернется из школы. Папа кивает.

А потом раздается стук в дверь. Ну, как будто кто-то пришел и стучится. Мама уходит со сцены, идет в закулисы. Потом возвращается на сцену, но уже не одна, а с Тимом. Тим – это мальчик. Такой же, как я. Моего возраста. Только он там, на сцене. В спектакле. Он говорит:

– Привет, папа.

– Привет, Тим. – Папа говорит: – Как в школе?

– Все замечательно.

– Никого не ругали?

– Нет. – Тим говорит: – В Норрисе вообще никого не ругают. Если ты сделаешь что-то плохое, тебя обнимают и приглашают в специальную комнату для разговоров. Ну, где на двери табличка: «Вы хотите об этом поговорить?»

Папа кивает. Складывает газету.