Тонкий лед

Гости пили круговую, говорили о достоинствах жениха и невесты, особенно отличился Бейнир, не имевший склонности к пространным речам и потому подкреплявший каждую свою фразу ударом кулака по столу, так, что жареные гуси подпрыгивали, а одна крупная форель подскочила и улетела под лавку, к большой радости собак. Мейнард даже находил слова, чтобы достойно отвечать и на поздравления, и на шутки, и на весьма сомнительные пожелания. А затем Альвдис поняла, что больше не может сидеть здесь, когда хочет оказаться со своим мужем наедине. Она не успела сказать Мейнарду об этом, как он встал и во всеуслышание объявил, что ведет молодую жену в спальню.

Гости похватали факелы — требовалось проводить пару по всем правилам, — и сопроводили в нужную комнату, благо идти было совсем недалеко. Не сразу удалось отделаться от нетрезвых дружинников, однако Бейнир и тут приложил свою силищу и особо любопытных отогнал. Так что несколько минут спустя Мейнард закрыл дверь и на всякий случай задвинул засов — мало ли кому что в голову взбредет! Северяне горазды на глупые шутки…

Шум зала отдалился, и стало слышно, как трещит в очаге огонь — будто бы молодожены способны замерзнуть ночью! Кто-то, Ведис или Далла, позаботился о том, чтобы на столе у очага было и вино, и пиво, и много разной еды. Но сейчас Альвдис даже смотреть на это все не могла — только на Мейнарда.

Он приблизился к ней, преодолев расстояние между ними так, как сражался, — плавно перетек из одного места в другое, большой, опасный, хищный. Альвдис не боялась его, она знала, как он добр и какое у него благородное сердце, и все же ее пробрала дрожь при мысли о том, что сейчас случится.

— Не бойся, — прошептал Мейнард, беря ее лицо в ладони, — я никогда не обижу тебя.

— Я не боюсь, — сказала Альвдис, прижимаясь к нему.

Они целовались совсем не так, как тогда, под взблесками мечей валькирий на Йоль; теперь Мейнард словно доказывал, что он обладает Альвдис, а она отвечала ему, что он принадлежит ей не меньше. И он это принимал, знал, и знал, чем ей в свою очередь ответить. Он распутал шнурки на ее платье, благо их было совсем немного, и прохладный воздух коснулся обнаженной кожи. Мейнард медленно провел ладонями по плечам Альвдис, по шее, по спине, словно изучая ее всю, запоминая, привыкая; и, уже почти не робея, она ответила ему тем же, прикоснувшись к его груди, покрытой шрамами. Она уже видела его обнаженным — тогда, когда он болел, а Альвдис ухаживала за ним; но это было совсем не то: Мейнард являлся тогда чужим человеком ей, а теперь — он ее, и это странно понимать. И потому Альвдис, прикоснувшись сначала к его коже ладонью, затем прикоснулась губами, и Мейнард глубоко вздохнул, привлекая ее к себе. Его поцелуи становились все горячее и яростнее, но это была не та ярость, не то жгучее чувство, с которым он шел против врагов — а исцеляющая. Как такое может быть? Альвдис не знала и вскоре не думала об этом совсем, потому что поцелуи его переместились ниже, и оказалось, что происходит такое, о чем девушка понятия не имела.

А потом — снова пришел тот сладостный туман, что Альвдис ещё с утра почувствовала, но теперь она знала: это упоение. Упоение мигом, жизнью, счастьем. Ты получила того, о ком мечтала, он теперь твой, ты — его, и вы так близко, как только могут стать люди, которым боги даровали самое лучшее из своих сокровищ — любовь.

Позже, когда они лежали под теплыми покрывалами, прижимаясь друг к другу, Альвдис сказала:

— Я привезла твой реликварий.

— М-м? — Мейнард водил ладонью по изгибу ее спины и не собирался отвлекаться на такие неважные вещи, как церковное имущество.

— Реликварий. Он в моем приданом. Зачем он тебе понадобился, этот кусок золота?

— Мы возьмем его с собой, — проговорил Мейнард и принялся покрывать поцелуями шею жены. И на некоторое время возможность осмысленно беседовать иссякла сама собой.

Еще позже, когда шум из зала стал тише, а ночь явно перевалила за середину, они снова лежали, но не спали, просто прижимались друг к другу. В распахнутое окно смотрела звездная ночь, огонь в очаге еле теплился, однако никто не собирался вставать, чтобы его разжечь. Это был такой глубокий момент нежности и спокойствия, что казалось, здесь — самое безопасное место на земле. И время будто бы остановилось, позволяя влюбленным наслаждаться друг другом. Альвдис слушала, как стучит сердце Мейнарда, слышала ровное дыхание человека, в которого влюбилась без памяти, и тогда шепотом попросила:

— Расскажи.

— Что рассказать?

— То, что ты отцу недоговорил. Про свою службу у Людовика Немецкого. Я же поняла.

— О, моя догадливая девочка! — Мейнард поцеловал ее в макушку. — Ты уверена? Я собирался тебе сказать, но как-нибудь потом. Сегодня такая ночь, когда мы счастливы, а в моих воспоминаниях нет этого счастья.