Топор Ларны

– Знаете гостей наших недавних, вот удача-то, – приободрился староста. – Ведь какое дело вышло дивное: присоветовала мне боевитая девица, хозяйка породного страфа, супротив крыс птицу завести. К весне мы и наметили, значит: прикупить, – староста поник, мрачно глянул в сторону избы сапожника. – Рыжего, знамо дело, тяговитого, мелкого да мирного. А только два дня назад вороной сам сюда явился. Дикий, ловит ли крыс, мы без понятия… Потому все как есть по избам сидим, спуску он никому не дает. Урожай хорош, погода чудо какая стоит, сухо да солнечно, но ведь собрать зерно толком не можем, обмолотить – и думать не приходится, едва махнёшь чем резко, он несётся, клювом клацает. Выходит что? Он теперь у нас и выр, и шаар, и староста, и разбойник!

Староста вымученно улыбнулся своей шутке и снова тревожно глянул на крайнюю избу.

– Там поселился? – заинтересовался Ларна.

– Изволил, – пуще прежнего помрачнел староста. – Всё сено с сеновала выгреб, дверь выломал, стойло себе, получается, учинил, как ему нравится. С дочкой сапожника дружит, – староста безнадежно поник, – детей он не обижает всех, чего уж там… Мужикам злее всего достается. Особливо на вас похожим, северного склада. Вы уж или страфа своего обратно к лесу поверните, от беды сторонясь, или нам пособите. Заберите его от греха, без страфов жили и далее без них обойдемся. Ох…

Староста торопливо поклонился гостю и побежал без оглядки к избе: новый хозяин деревни уже обнаружил чужаков на своей земле и спешил разобраться в столь вопиющем безобразии. Мчался по самой середине пыльной улицы высоким прыжками, враждебно растопырив крылья, клокоча и шипя. Вороной под седлом тоже не стоял молча, гнул шею и зло отвечал противнику.

Ларна потряс головой, удивляясь нелепости происходящего. Диких птиц не бывает! Любая породистая, тем более таких роста и стати, молодая – а это сразу видно по движению и повадке – стоит не менее четырех сотен кархонов. Будь страф хоть самым дурноезжим и упрямым, за такими деньгами охотник найдется.

– Тихо, не шипи, – одернул своего страфа Ларна. – Он не на тебя охоту ведет, а на меня… вот дурачок! Лапа, глянь, попорчена… и правое крыло он не может сложить. Тихо, тихо, осади!

Ларна достал из сумки сыр и угостил своего вороного, кинув ему кусочек. Второй бросил подбежавшему «дикому». Тот поймал и подпрыгнул на месте, шипя, угрожая – но не нападая. Ларна бросил второй кусок сыра, приглядываясь к сплетённому из травы шнурку, обвивающему шею страфа и удерживающему небольшой кусок пергамента. После третьего куска сыра «дикий» страф попритих, задумчиво глянул на чужаков и поник шеей. Шагнул ближе, снова предостерегающе шипя… и вытянул вперед больную лапу. Лиловый глаз сморгнул, обозначая уже не угрозу – просьбу о помощи. Ларна сел в траву, стараясь двигаться мягко и неторопливо. Осмотрел лапу. Осторожно, очень медленным движением, достал нож. И стал расчищать канал среднего когтя, попорченный двумя свежими и достаточно крупными нагноениями.

– Что, с хозяином не повезло? – посочувствовал он вороному. – Это случается. Он без доброты, а ты с норовом, он кнутом, а ты клювом. Не шипи, дальше тоже знаю. Для воспитания шею в тиски зажимают, голодом морят, чешую на коленях взламывают… у тебя ломали, и не раз. Я вижу, новая всегда бывает на тон светлее. Уродовать проще, чем приручать. Привычнее для людей. Только не всякого страфа можно переломить, особенно из северной породы. Я дважды видел, как вас забивали на мясо. Самое дорогое блюдо в любом городе: вырезка из бедра дурноезжего вороного.

Страф склонил голову, вслушиваясь в ровный говор и присматривая за тем, как лечат его лапу. Потом повернулся боком, подставляя для осмотра крыло. Покосился на старосту, крадущегося от избы, но оставил его движение без внимания, даже глаза прикрыл, переступая на лапах и убеждаясь: не болят нагноения, как прежде – резко и мучительно.

– Так он не дикий? – заинтересовался мужик, выговаривая вопрос по-прежнему шепотом.

– Сейчас узнаем, – отозвался Ларна, легко поглаживая перья и смещая ладонь всё ближе к пергаменту на шее птицы. Повернул листок, удивленно изогнул бровь. – Вот так дела… Тут написано: «Я, Хол ар-Ютр, выр замка ар-Бахта, безвозмездно передаю своего личного страфа тому, кого он сам изберёт хозяином без всякого принуждения. Для выдачи необходимых пергаментов на владение птицей следует привести страфа либо в главный питомник, либо к замку, и оповестить о том меня или ар-клари рода выров Ласмы. Законность владения будет определена по поведению птицы».

– Ничей? – поразился староста, с новым интересом изучая вороного – а точнее, сразу и четыре сотни золотом, воплощённые в двулапом облике, и живую надежду на избавление от крыс. – Как есть ничей… То есть – ваш, брэми.

Староста ещё раз покосился на топор у седла и стал присматриваться внимательнее к лицу гостя, запоздало припоминая, где он слышал про такие приметы – порванное ухо, шрамы под глазом и на шее. Да еще и серые глаза. Видимо, на плохую память мужик не жаловался, побледнел сильнее и стал отступать к избе.