– Вы, люди, быстро живете и того быстрее принимаете решения, – молвил Шрон, вступая в ворота города. – Семь веков назад мы отчего поссорились с северянами? Я книги читал и выведал: рыбу они научились травить. И мальков наших заодно, и всё живое в море… Уговоров не слушали и доводов не принимали, пока полнопанцирные выры на берег не вышли. Я верю в вашу честность, шаар. И в вашу преданность городу, вполне. Прошу лишь ещё раз тросн просмотреть и оценить: как скоро вырастет вырубленный лес. И что здесь переменится, если он не вырастет? Вдруг туманы из-за пролива к нам доберутся? Ветры переменятся или рыба от берегов уйдет. Мир сложнее, чем движение золота и товара.
Шаар некоторое время шёл молча, хмуря брови и слепо глядя перед собой – даже опирался бессознательно о панцирь Гаты, не замечая своего движения. Потом кивнул и смущено улыбнулся.
– Выродёр Ларна научил меня вынужденной и оправданной жесткости. Теперь вы, ар, наставляете в дальновидности. Помыслить не мог, как интересно служить роду ар-Бахта! Моё умение учитывать золото и оценивать вещи не всегда достаточно для крупных дел. Ларна людей видит. Вы заглядываете и того глубже. Я не задумывался, что изменит в мире этот порт. И лес я не учел как лес, только как доски и готовые мачты… Хотя наслышан: владения ар-Тадха страдали от зимних ветров с севера, несущих злой туман, пока не насадили вдоль берега лес. Именуют его заповедным и рубить строго запрещают. С ар-Сарной они в ссоре уже год, поскольку кланд приказал изводить горнивскую дубраву.
– Значит, и от выров бывает польза, – булькнул смехом Шром. – Мы иначе думаем. Вот верно, иначе… Сорг будет изучать замысел. Пока же я советую учесть весь северный лес. Точную карту составить, ручьи нанести, даже малые, все болота. Они реки питают. Уж что-что, а воду мы, выры, понимаем. Про заповедный лес тоже подумайте.
Шрон прибавил шаг, пользуясь задумчивостью шаара. Скоро он ступил на улицу, именуемую Золотым усом. Обоими вытянутыми на стеблях глазами проследил стремительный бег курьерского вороного страфа над головами горожан, по крышам. Шаар оживился, заулыбался.
– Это тоже подарок нам от брэми Ларны: новая дорога для спешных донесений. Я проследил её, когда получил сообщение о выломанной черепице на крышах. Сразу одобрил. На виду – и никому не мешает. Пусть-ка теперь мимо городской казны вывезут золото, когда все заставы видят курьеров и учёт им ведут. И сверх того – каждый горожанин тоже глазаст. Мы перекрытия крыш усилили и плитки под лапы положили, как раз на удобном расстоянии. Страфы охотно бегают по узкой тропе, им даже нравится.
Шрон одобрительно качнул клешнями и заспешил вниз по улице. Шаар вздохнул, помялся и снова заговорил.
– Еще есть личная просьба, ар. Мой двоюродный дядюшка управляет северным питомников вороных страфов. Я уж и не знаю, донос на него написать, что ли… Пусть хоть головы рубить приедет ваша ар-клари, лишь бы на своём Клыке. Так он говорит. Промеры этого страфа висят у дядюшки в главном гостевом зале. И портрет его. Птица взрослая, но не было ни одного посещения маточных загонов, понимаете? Нехорошо. Породу губим. Его в Горниву продали незаконно, мы таких не отдаём, но случай был особый. Как я понимаю, денег брэми Марница выплатила вдвое против записанной в отчете цены. Пастух обогатился, птицу выдал из закрытых загонов.
Ким рассмеялся, избавившись, наконец, от мрачности, в которой буквально утонул после выслушивания планов устройства нового порта в ущерб лесам. Подумалось: люди и выры порой отлично дополняют друг друга. Только пока не ясно: как сделать пользу постоянной и очевидной тем и другим?
На галере радостно встретили хранителя Шрона. Чуть расстроились отсутствию Ларны, но быстро вытолкнули вперед, из общего ряда, его помощника. Который начал деловито распоряжаться выходом из порта.
Ким уселся под мачтой, на излюбленное место. Прикрыл глаза и забылся сном. Хоть так ненадолго вернулся домой… В лес, где нет дровосеков и охотников, где каждая кочка на учёте и с тобой лично знакома. Где можно сегодня зайцем прыгать, завтра малину в шерстяную шапку собирать, а послезавтра белкой орехи проверять. Простое счастье, детское и тёплое… Розовый марник вдоль тропы стоял стройный и высокий, укоризненно качался и шелестел. Ну, какой ты заяц? – спрашивал марник. Твои сказки – они для людей, и без людей нет в них ни капли жизни. Твой дом – вон он, впереди, за косогором, изба новая, из сухих стволов собранная, не в обиду лесу. Страф перед той избой пасется. А ты, заяц бестолковый, до сих пор про него новую сказку так и не выплел, хотя три раза тебя известно кто просил… то есть – просила.