Топор Ларны

Сон качнулся и отодвинулся лёгкой кисеей тумана. Оставил сознание чистым, как осеннее небо в ясную погоду – без единого облачка хмурости и сомнений. Зато звезд насыпано – поболее, чем брусники на болоте у Сомры! Переливаются, разгораются и блекнут. И чернь меж ними глубине подобна. Только пока никто, известный Киму, в той глубине не плавал. Лестной житель прищурился, поднял руку и обвел пальцем яркую звезду с отчетливым лиловым оттенком.

– Ты будешь зваться глазом страфа, – сообщил он с самым серьезным видом. – И я обязательно дорисую Клыка целиком. Сказочка у костра – это что, приходит и к утру рассыпается искрами. А созвездие – оно надолго имя хранит. Хорошая мысль. Надо её понадёжнее припрятать в лукошко памяти. Обдумать на досуге.

Два дня на борту дали время на размышления. Сны поили радостью посещения любимого леса, сколь бы марник ни укорял. Но второго вышивальщика ни в снах, ни в яви, высмотреть не удавалось… Зато стоило подойти к замку и увидеть малую его пристань, заполненную встречающими, как висящая росой на мокрой ветке неосознанная мысль стряхнулась за шиворот градом мурашек – и рассыпалась смехом.

На высокой скале, за сотню саженей от пристани, впереди всех и посреди глубокой воды, гордо гарцевал Клык. На его спине пищал и свистел наездник, столь же азартный и необычный, как лучшая в своем роде птица породы вороных. Хол ар-Ютр не поплыл встречать друзей – он выехал на страфе! Он – единственный выр, в совершенстве освоивший верховую езду.

– Ох, и дырявое у меня лукошко памяти, – укорил себя Ким. – Ведь сказку про вороного выплести просили двое! Маренька и Хол… Как же я его-то позабыл! Да так и позабыл: потому стою я лицом к лесу, спиной к людям и вырам. Всё в прошлое гляжу и тоскую. А вот оно, мое настоящее. Само навстречу явилось, сказка живая, новая: морской страф.

Галера прошла под самой скалой, и вороной, отчаянно клокоча, прыгнул с изрядной высоты на палубу. Хол сполз с его шеи, распластался по доскам. Запищал и метнулся к Шрону, потом к Тингали, затем быстро и уверенно обогнул все скамейки, здороваясь с людьми. И сел у мачты.

– Я тебя очень ждал, – сообщил он Киму. – Больше всех, да… Лекарем хочу стать. Очень, очень хочу! Вновь в моем роду старый есть. Мы с Мальком спасли, да. Славный выр. Капитан Траг! Будешь меня учить?

– Обязательно, – улыбнулся Ким, ощущая, как душа взмывает птицей в небо и как её крылья растут, делая полёт удовольствием, игрой. – Только сперва я стану тебя слушать. Расскажи, где был и как старого спас. Ты вырос, Хол. Ты так здорово и ладно выправился в толкового выра с клешнями и длинным мощным хвостом! Глянуть приятно.

– Клешни есть, – вспомнил старую свою присказку Хол. Подошёл вплотную и сел к самому боку, вполз по ноге до бедра. Доверительно сообщил в ухо: – Три локтя и еще четыре пальца от основания усов и до кончика хвоста! Я, правда, большой. Не хочу уже расти. Третий день не хочу, да! Как буду верхом ездить?

Усы Хола поникли, обозначая со всей очевидностью: он и правда огорчён! Лоцман даже указания по курсу давал изредка и тихо, вполне полагаясь на опыт людей, знающих местные воды. Он куда охотнее рассказывал про город Сингу, ночную скачку по улицам и отмели, про расставание со славным страфом, на котором доехал почти до самой Устры: ближе нырять было опасно, да и со Шромом оговорили заранее всего три бухты для встречи на крайний случай, он сразу решил пробираться в дальнюю. А по дороге попалась целая поляна вырьего гриба – и Хол ел его, пока не наелся досыта.

– Как ты решился подойти к такому злобному с вида страфу? – заинтересовался Ким.

– Спасать Малька надо было, да, – вздохнул Хол. – Я сперва растерялся. Совсем усы повесил. Нет ветра в парусах мысли, не заметны канаты для выров, тянущих галеру раздумий. Потом глянул снова: есть канат! Толстенный, да! От меня к страфу. Ему нужна свобода, мне требуется помощь.

– Канат? – восхитился Ким. – Прямо так – канат? Сам возник? А ты к тому рук не прилагал? Не подергал его, не проверил… Или это просто слово, случайное?

Выр ненадолго замер и отрицательно качнул стеблями глаз. Ещё подумал, развёл руками и почесал правой верхней макушку. Повторяя на свой лад – вырий – жест Кима, треплющего волосы,

– Не слово. Ты спросил, и я точно вспомнил, да. Был канат. Может, скорее, толстая нитка. Я её тянул так, как люди рыбачат и нитку с крюком тянут. Казалось мне: пусто, не выудить ничего. Но потом натянулась нить, я глянул на страфа. На того именно. Самого крупного. Самого опасного. Было очень страшно. Правду говорю: очень! Я шёл к нему с рыбиной и весь мой хвост был синий, я не стыжусь признать. Только другой нитки не нашлось.

– А позже ещё видел нитки? Или до того…