Топоры и стрелы

Его коллега, такой же ученый монах, только из Винчестера, писал: «У некоторых любовь к своей земле обернулась отвращением и горечью, и они предпочли уйти в далекие области. Другие, надеясь на защиту, строили мазанки вокруг церквей и проводили свою жизнь в страхе и муке. Некоторые из-за недостатка пищи ели собак и лошадей, другие утоляли голод немытыми и сырыми травами и кореньями. Во всех графствах часть населения вымерла от голода, другая, с женами и детьми, обрекла себя на добровольное изгнание. Можно было встретить деревни с некогда славными названиями, стоящие пустыми, потому что люди, старые и молодые, мужчины и женщины, покинули их. Вы могли видеть поля, наливающиеся урожаем, но земледельцы уже погибли от голода».

Эти ужасы охватили далеко не всю Англию, в основном центральную и южную, в других районах жилось поспокойнее. Но все равно тогдашняя Англия не была тем местом, где людям хотелось бы поселиться.

Самое примечательное тут состоит в том, что в этой, в принципе, вполне рядовой феодальной войнушке впервые в европейской истории одну из враждующих сторон возглавляла женщина. Равноправие знатных дам, о котором я писал, достигло высшей точки. Это был апогей торжествующего феминизма. Узнай об этом современные западные сторонницы этого движения, они возрадовались бы. Но по отзывам тех людей, которые с ними общались, бабы эти горластые, однако невежественные в истории, как, впрочем, и в других науках.

Нечто подобное повторилось в европейской истории лишь четыреста с лишним лет спустя. Жанну д’Арк я не считаю, потому что она воевала не из личной корысти. Тогда вдовствующая королева Мария Медичи собрала войско и стала воевать с сыном, молодым королем Людовиком Тринадцатым. Вообще-то это был не спор из-за трона, но тем не менее. В общем, англичане и тут оказались впереди планеты всей. Таковы уж они есть. Когда речь идет о каком-то добром деле, их не дозовешься, а вот первыми изобрести какую-нибудь подлость, это запросто, с полным нашим удовольствием.

Ситуация самым решительным образом изменилась, когда в игру вступил подросший сын Матильды, девятнадцатилетний Генрих Плантагенет. Несмотря на молодость, он проявил нешуточный ум, волю и решимость, к тому времени правителем был отнюдь не декоративным. После смерти отца, Жоффруа, первого Плантагенета, Генрих стал герцогом Нормандии, графом Анжу, куда тогда входила Гасконь и еще несколько провинций, Турени и Мана. Когда он женился на герцогине Аквитанской, получил и это владение. Ему пришлось принести французскому королю Людовику вассальную присягу, но этот человек был весьма непрост, владел доброй половиной нынешней Франции.

Еще не достигнув двадцати лет, он начал с того, что, мастерски командуя войсками, разгромил баронов Нормандии и Анжу, взбунтовавшихся против него. Потом Генрих высадился в Англии, в сражениях под Малмсбери и Уоллингфордом начисто разбил Стефана и готов был воевать дальше. Сил и средств у него хватало, за спиной были мощные французские тылы, откуда он мог щедро черпать людей и деньги.

Стефан, человек слабохарактерный, не блиставший особенными способностями ни в военных делах, ни в интригах, запросил мира. После долгих переговоров двоюродные дядя и племянник заключили джентльменское соглашение. Генрих признал Стефана королем Англии и принес ему вассальную присягу. За это тот объявил его своим приемным сыном и единственным наследником английского престола.

Всего через год Стефан умер. Генрих был провозглашен королем. На несколько столетий случай с Матильдой так и останется примером эмансипации, достигшей высшей точки. Потом и в Англии начнется то, что в России называли бабьим царством применительно к своим монархиням. Но это произойдет гораздо позже. Мы с этим периодом познакомимся подробно, поскольку он как раз и касается главной темы нашего повествования.

Крест и корона

Генрих Второй Плантагенет, как и его отец, сидел на английском престоле тридцать пять лет, и это были далеко не худшие годы в истории Англии. Генрих начал с того, что отобрал множество замков у тех самых баронов-разбойников и заставил их вернуть королевские владения, захваченные ими под шумок. Что ему популярности в народе только прибавило.

Молодой король читал по-латыни, говорил по-французски, понимал по-итальянски и по-провансальски. А вот английского, то есть саксонского, языка он не знал. Собственно, ему негде было и научиться, Генрих до двадцати лет жил в Нормандии. Однако на его авторитет у подданных это нисколько не повлияло.

Надо заметить, что пройдет еще довольно много времени, прежде чем из смеси саксонского и нормандского возникнет новый язык, английский. Первым из тамошних королей на нем станет говорить в XVI в. Генрих Восьмой.