Трагедии

Матфан и Авенир, внемлите мне в молчанье.Я не намерена о прошлом говоритьИль объяснять, зачем пришлось мне кровь пролить.Свершила я лишь то, что долгом почитала,И как бы злобно чернь сегодня ни роптала,Не ей, мятежнице, судить мои дела,Коль небо говорит, что я права была.Одерживаю верх я в каждом бранном споре.Власть Гофолии чтут от моря и до моря[286]

.Мир в Иерусалим был мною принесенИ путь на Иордан арабам прегражден.Я филистимлян к нам ни разу не впустилаИ дань, как прежние цари, им не платила.Владыка Сирии меня сестрой зовет,А тот, кем истреблен мой венценосный род,Кто и меня сгубить едва не ухитрился,Надменный Ииуй в Сама́рии укрылся:Убийце этому везде грозит войной

Сосед, что на него искусно поднят мной[287],И он за благо счел со мною не тягаться.Своей победою могла б я наслаждаться,Но смутная боязнь, предвестница беды,Мне отравила вдруг моих удач плоды.Увидела я сон (хоть снов ли мне страшиться!),И с этих пор душа тоскует и крушится,И позабыть его ей ни на миг невмочь.Так вот, передо мной в одну глухую ночь

Предстала мать моя Иезавель неслышно.Она, как в смертный час, была одета пышно.Гордыню не сломил в ней даже натиск бед,И на ее лице еще виднелся следРумян[288], которыми прикрыла в день кончиныОна прочерченные временем морщины.И я услышала: "Суров еврейский бог.Вострепещи: на смерть он и тебя обрек.О дочь достойная, испытываю жалость

Я к участи твоей". И тут мне показалось,Что, смолкнув, надо мной чело склонила мать.Простерла руки я, спеша ее обнять,Но с трепетом узрел мой взор, к ней устремленный,Лишь ноги, кисти рук и череп оголенныйВ пыли, впитавшей кровь и вязкой, словно слизь,Да псов, которые из-за костей дрались.

Авенир.

О, боже праведный!

Гофолия.