Трагедии

Поступок цезаря я объяснить хотел,И в мыслях не было касаться прочих дел.Но объяснения ты слушать не желаешь,А между тем вину на Бурра возлагаешь.Что ж, выложу тебе всю правду напрямик:Я воин, госпожа, к прикрасам не привык.За то, что ты моей доверила опекеНерона юного, признателен вовеки,Но разве клялся я, что бережно взращуОдно покорство в нем? Владыку превращу

В послушного слугу? Ты видишь в нем лишь сына,Я — императора и мира властелина.За совесть, не за страх отчизне я служуИ перед ней ответ бестрепетно держу.Ты нас приставила к Нерону для того ли,Чтоб сделать цезаря игрушкой чуждой воли?Ужель растлителей средь ближних не нашлосьИ меж изгнанников[88] отыскивать пришлось?Был Клавдий окружен угодливой толпою,Льстецов не перечесть, а нас, ты знаешь, двое.Им было б на руку, чтоб твой державный сын

Беспомощным юнцом остался до седин.Чем недовольна ты? Везде и всюду в Риме,Как имя цезаря, чтут Агриппины имя.Ты тем уязвлена, что он к твоим ногамДержаву не кладет и управляет сам?Он к матери своей питает уваженье,Но уважение не значит униженье!Нет, нерешительный, робеющий НеронНе станет Цезарем, хотя и цезарь он.Рим счастлив, что теперь отпущенник в опале:

Те трое[89] столько лет его порабощали,Но император наш ему права вернул,И, спину распрямив, всей грудью Рим вздохнул.Жестокая пята народ не попирает;На поле Марсовом собравшись, избираетОн магистратов сам; в нем ожил вольный дух;Склоняет цезарь наш к легионеру слух —Он знает, быть вождем один лишь тот достоин,Кому и честь, и жизнь вручает слепо воин;Тразея доблестный в сенате вознесен;Ведет когорты в бой отважный Корбулон[90]

;Не оклеветанный, а клеветник в пустыне...Что ж, если к нам двоим Нерон не глух и ныне,Какая в том беда! Мы не жалеем сил,Чтоб цезарь был могуч, а Рим свободен был.Но Римом управлять Нерон и сам умеет —Ему покорен Бурр и наставлять не смеет.Пусть будут пращуры примером для него,Пусть внемлет голосу лишь сердца своего!В нем добродетели — как звенья цепи длинной:Им крепнуть день за днем, година за годиной.

Агриппина.