Трагедии

Каждая строка Эсхила дает так много для познания древности и так много знания предполагает, чтение многочисленных мест столь спорно, их толкования столь разноречивы, что если бы переводчик решился выступить и в роли хотя бы скромнейшего комментатора, изъяснительным и оправдательным примечаниям к предлагаемому тексту не было бы конца. Видя, что огромное большинство знакомится с Гомером, Библией или Шекспиром, не прибегая к посредству комментариев, — он делает смелый, быть может, опыт дать в руки читателя труд без напутственных или сопутствующих пояснений. Он полагается, с одной стороны, на могучий рельеф Эсхилова изложения, достигающего пределов поэтической выразительности. С другой стороны, самый перевод устроен с таким рассчетом, чтобы подразумеваемая в подлиннике связь мыслей и образов была обнаружена, намеки раскрыты или опрозрачены, чтобы передача слов поэта включала в себя, в границах того же числа таких же по размеру строк, в некоторой мере и их существенно-смысловое истолкование.

Так и стиль перевода обусловлен убеждением переводчика, что Эсхил народен по своей проникнутости живою стариной заклинательного языка и обрядового предания, присловий и поверий; что он умеренно-архаичен как по сознательному стремлению художника воскресить в памяти современников, граждан афинского народоправства, дух стародавних былей Троянской войны и Аргивской державы, так и по личной внутренней близости умоначертанию эпохи, отошедшей в прошлое с персидскими войнами, коих сам он был участником и героем[291]; что в своей манере и художественном задании, как «примитив», мало общего имеет он с классическим «академизмом» Софокла, — чем объясняются и могучий реализм, роднящий его с Шекспиром, и на твердых устоях строгой веры основанный мужественный морализм ветхозаветного склада, свободный от примеси того свойственного Софоклу и уже агностического фатализма, благодаря которому вся античная трагедия (что̀ неприменимо именно к Эсхилу) долгое время ошибочно слыла «трагедией рока».

Особливое внимание приложено переводчиком к наивозможно близкой (без нарушения естественного течения и ритма русской речи) стихотворной передаче ритмических движений и метрической структуры подлинника, предназначенного в хоровой и лирической своей части для музыкального исполнения.

Рим, октябрь 1926.

Вячеслав Иванов.

ПРОСИТЕЛЬНИЦЫ

(стихи 324—1074 в переводе А. И. Пиотровского)

Пеласг

Я вижу, вы исконные насельницы

Долины этой. Почему же дом отцовПришлось покинуть? Что за рок обрушился?

Предводительница хора

О царь Пеласгов! Счета нет людской беде.Причудливо несчастий оперение.³³⁰ Кто б думал, что нечаянное странствиеПримчит нас в Аргос, в старый дом прадедовский,Беглянок, ночи брачной испугавшихся?

Пеласг

Так почему ж к престолу городских божеств

Приникли вы, на ветках — ленты белые?

Предводительница хора

В дому Египта нам не быть служанками!

Пеласг

Вражда? Иль богу ненавистно? В чем беда?

Предводительница хора

Кто нас купил, кто нас попрал, того любить?

Пеласг

Растят в роду богатство свадьбы родичей.

Предводительница хора

Труд невелик — прогнать беглянок плачущих.

Пеласг

³⁴⁰ Как вас приветить, чтобы угодить богам?

Предводительница хора

Сынам Египта не предай, не выдай нас!

Пеласг

Тяжел приказ твой: новую войну начать.

Предводительница хора

Твоею Правда в бой пойдет союзницей.

Пеласг

Стояла ль Правда у начала дел твоих?

Предводительница хора

В листве, в повязках города ограда. — Чти!

Пеласг

Дрожу. Святыню вижу в листьях, в зелени.

Предводительница хора

Ужасен Зевс молящих. Грузен гнев его.

КОММОС