Кажущимся парадоксом человеческой жизни является коллективная способность человека создавать свою собственную среду, хотя каждый индивид рождается в обнаженной уязвимости, которая переходит в длительный период инфантильной зависимости. Однако слабость новорожденного относительна. Пока новорожденный еще не достиг какой-либо степени овладения физическим миром, он наделен наружностью и реакциями, требующими заботливой нежности взрослых, заставляющими их внимательно относиться к его потребностям, вызывающим участие у тех, с кем связано его благополучие, и способствующими активной заботе взрослых. Я повторяю слова «заботливый», «участие», «забота» не с целью создания поэтического эффекта, но для того, чтобы подчеркнуть тот основополагающий факт, что в жизни вообще и в человеческой жизни, в частности, уязвимость новорожденного и мягкость невинной потребности в заботе сами по себе обладают силой. Как бы ни были беззащитны младенцы, в их распоряжении есть матери, для защиты матерей существуют семьи, общества поддерживают институт семьи, а традиции обеспечивают культурную преемственность системам ухода и воспитания. И все это необходимо ребенку для человеческого развития, так как его окружение должно обеспечить ту внешнюю целостность и преемственность, которые, подобно второй утробе, позволяют ребенку поэтапно развить свои отдельные способности и объединить их в серии психосоциальных кризисов.
В последние годы предметом внимания психиатрии стало взаимоотношение «мать — ребенок» и на него возлагалось все бремя ответственности за умственное здоровье и развитие человека. Такое сосредоточение на самых ранних стадиях развития, похоже, нашло поддержку в молодой науке этологии, анализирующей врожденный механизм, при помощи которого у животных мать и детеныш вырабатывают друг у друга поведение, необходимое для выживания детеныша и, таким образом, вида. Однако настоящее этологическое сравнение должно сопоставлять первый период жизни животного (например, период развития в гнезде у некоторых птиц) со всем периодом развития человека, включая юность. Дело в том, что психосоциальное выживание человека гарантируется только жизненными добродетелями, развивающимися во взаимодействии последовательных и совпадающих во времени поколений, живущих вместе в организованных сообществах.
Жизнь вместе значит здесь больше, чем случайная близость. Она означает «взаимное проникновение» этапов жизни отдельных людей, взаимодействие с этапами жизни других, которые двигают его по мере того, как он двигает их. Поэтому в последние годы я пытался описать весь жизненный цикл как интегрированный психосоциальный феномен вместо того, чтобы использовать подход, который (по аналогии с телеологией) можно было бы назвать «оригинологаческим», то есть попытку выводить значение развития прежде всего из реконструкции жизни ребенка.
Когда дело доходит до перечисления основных добродетелей, с которыми люди идут и ведут по жизни других, то сначала возникает соблазн образовать новые слова от латинских корней. Латынь всегда предполагает знание и ясность, тогда как у повседневных слов есть бесчисленное множество смысловых оттенков. Описанные ими добродетели для оптимистов звучат как радостные и легкие достоинства, а для пессимистов как идеалистические претензии. И все же, когда мы подходим к явлениям, более близким к эго, повседневные слова живого языка, отшлифованные от употребления многими поколениями, более пригодны в качестве основы для рассуждений.
Поэтому я буду говорить здесь о Надежде, Воле, Целеустремленности и Умении, как о рудиментах добродетели, развившейся в детстве; о Верности, как о юношеской добродетели и о Любви, Заботе и Мудрости, как центральных добродетелях зрелого возраста.
При всей их кажущейся бессвязности эти качества зависят друг от друга. Воля не может выработаться, пока не обеспечена надежда, и любовь не может стать взаимной, пока не получит своего подтверждения верность. Кроме того, каждая добродетель и ее место в перечне добродетелей тесно взаимосвязаны с другими областями развития человека, такими, как фазы психосексуального развития, которые так глубоко исследуются в психоаналитической литературе и психосоциальные кризисы и фазы познавательного развития. Эти перечни я должен принять без доказательств, так как я ограничиваюсь параллельным графиком развивающихся добродетелей.