Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

В довольно разнузданной статье Виктора Шкловского о гамбургском счёте сказано, что Вересаев «не доезжает до ковра», в смысле — он вообще не входит в конкуренцию сильнейших авторов. Помнят у Вересаева в основном «Пушкина в жизни» и «Гоголя в жизни» — это компиляции, составленные из чужих мемуаров о Пушкине и Гоголе. Мне очень нравятся, во-первых, «Воспоминания» (у нас с матерью это одна из любимых книг), очень нравятся мне «Записки врача». «В тупике» — не очень удачный роман, но можно почитать. «Сёстры», по-моему, — ещё такое есть у него сочинение. Но автобиографии — это просто прекрасно. Кроме того, он очень хороший переводчик, он переводил довольно много античных авторов, «гомеровы гимны», по-моему, переводил.

Знаете, он всё время настаивает, что он честный писатель. Вот немножко он в этом смысле примитивен, слишком он благородный. Кстати говоря, его записки о Толстом (можно сказать, что это записки посредственности о гении) очень забавные, смешные. Там есть замечательная формула: «Если бы мне не сказали, что это Толстой, я бы решил, что это легкомысленный и непоследовательный Толстой, который любую тему, даже разведение помидоров, может свести на любовь ко всем».

«Как вы относитесь к творчеству Алданова?»

Мне кажется, что творчество Алданова (а особенно раннее) грешит некоторым красивоговорением, избытком цитат. Особенно это заметно в «Ульмской ночи». Но «Самоубийство» — хороший роман. Пожалуй, что «Ключ», «Пещера» и вообще вся трилогия неплохая. И очень хорошая повесть «Святая Елена, маленький остров». Хорошая!

Георгий Трубников, спасибо вам за пересылку двухтомника Вознесенского, всё дошло наконец. Сначала пошло не на тот адрес, но сейчас дошло. Огромное вам спасибо!

И дальше пронзительное письмо от одного преподавателя… преподавательницы. Я отвечу подробно.

«А знакомы ли вы с трудами Игнатия (Брянчанинова)?» Знаком. Очень люблю их и очень рекомендую вам.

Последний вопрос: «Сейчас многие поклонники Русского мира противопоставляют демократии и прочим известным прелестям порядок. Этот порядок и строгость надзора за поведением должны, по их мнению, привести к развитию экономики и техники. Это идея несомненно имеет исторические корни, — ну, тут про Сталина, про Дзержинского. — Не существует ли некоторого морального права на добро — такого, что после определённого количества наделанного зла человек теряет это право?» То есть, грубо говоря, имел ли моральное право Дзержинский после всех своих убийств работать с беспризорниками?

Я вообще против того, чтобы выдавать моральное право на добро. Мне кажется, для Бога мёртвых нет. Но одно могу сказать с полной определённостью: идея порядка не противостоит свободе, это вещи связанные. Это противопоставление взаимообусловленных вещей. И это огромная глупость — противопоставлять порядок таланту, свободе, самовыражению. Порядок в их понимании — это только насилие, это только право доминирования. Причём их право доминирования, их право решать, что хорошо, а что плохо. К порядку это не имеет никакого отношения. Порядок — это самоорганизация.

Ну а теперь про Шварца. Не так много у нас осталось времени, но много времени, наверное, и не нужно.

О чём я хочу поговорить? Я не буду вдаваться в детали шварцевской биографии, довольно богатой. Сейчас многие спорят о степени его участия в добровольческом движении, многие люди профессионально изучают этот вопрос. Для меня это не главное.

Я знаю, что Шварц вообще принадлежал к числу людей, которые совершенно не умеют делать зло. Он просто был лишён (такое бывает иногда) от Бога, от рождения возможности солгать, струсить. Когда при нём начинали клеветать на Олейникова и разбирать его дело в конце тридцатых годов, Шварц начинал с дрожащими руками кричать, что этого не могло быть, что он не враг! Он понимал при этом прекрасно, что он сам рискует, но он не мог солгать физически.

Точно так же, когда надо было пойти добровольцем из Ленинграда, он с этими своими трясущимися руками пришёл и потребовал, закричал: «Вы не имеете права дать мне белый билет! Вы не можете мне отказать! Я должен пойти в ополчение!» — и хотя его на второй инстанции завернули, но на первой пропустили.

Точно так же, когда Гаянэ Халаджева (или Халаджиева — я не знаю, как точно произносится), первая его жена, сказала, что выйдет за него, если он бросится с моста, он немедленно бросился с моста. Вот был такой человек. Прыгнул — и, к счастью, выплыл. Действительно человек, абсолютно лишённый конформизма, абсолютно лишённый второго дна, действительно абсолютно счастливая «певчая птица».