Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

«Одна ночь», которую он, кстати говоря, довольно высоко ценил сам, — наверное, лучшая его военная пьеса, не считая «Дракона», про то, как мать за линию фронта пробивается, в осаждённый город — это абсолютная сказка. Она вроде бы реалистическая пьеса, но когда начинаешь её читать или слушать (а она есть в совершенно прекрасной аудиоверсии в Сети), то ты всё время понимаешь, что эти люди выдуманные, и Ленинград замороженный там предстаёт как сказочный замок. Но, как ни странно, эта пьеса гораздо реалистичнее, чем, вроде казалось бы, реалистический и насквозь романтический арбузовский «Мой бедный Марат», тоже о блокаде. Дело в том, что в любовный треугольник в блокаду — в это не веришь. А в перерождение людей в каких-то сказочных великанов, в каких-то удивительных сказочных домашних существ, которые помогают матери в «Одной ночи», — в это веришь, ничего не поделаешь.

Точно такая же сказочная пьеса «Повесть о молодых супругах». Там она детдомовка, он какой-то тоже… В общем, они оба — люди без корней. И для того, чтобы им сблизиться, преодолеть вечную насторожённость… Им очень трудно приходится. Но эта пьеса не была бы возможна, если бы это не была сказка, которую рассказывают куклы и Мишка. Там Мишка говорит: «Когда я глядел на ссоры наших влюблённых, ну просто хотелось плюш с себя содрать!» Это очень здорово сделано! Шварц понял, что без сказки реалистическое произведение невозможно.

И в этом смысле, конечно, самые реалистические пьесы сороковых годов — это «Тень» и «Дракон». «Тень» — это повесть о том, как теневые технологии (сны и тени, если вы помните, находятся в двоюродном родстве) оплетают мир. И ещё пьеса о том… Вот это очень важно! Там есть такой замечательный персонаж Юлия Джули — она богема. И это как раз история о том, что во времена великих потрясений и катастроф аморализм становится довольно дорогим и довольно ходовым товаром. Когда всё тотально аморальное, самые популярные люди — это люди, которые отвергли мораль в своей повседневной практике. Это всякого рода «духовные проститутки», торгующие собой. Это могут быть продажные журналисты, это могут быть продажные шлюхи. Это именно богема, бравирующая имморализмом.

Вот здесь как раз в образе Юлии Джули очень точно изображена богема сталинской эпохи, такая развратная богема позднего Рима. И им можно, им разрешается. Не разрешается только мораль, только прямота. Вот Аннунциата — это запрещённый человек, потому что нельзя говорить правду. А вот тотальная ложь, тотальный обман, хитрость, проституция, торговля собой — это очень поощряется, это необходимо.

Кстати, к вопросу о тех, которые говорят, что при Сталине был порядок. Да никакого порядка не было! На самом деле процветала самая разнузданная, самая пошлая аморальность. Но она процветала именно потому, что она служила моральным оправданием режиму. «Мы такие людишки. С нами иначе нельзя!» — вот это быть мразью, быть слизью. И как раз Юлия Джули — это классический пример этого. Они могут даже какие-то чувства испытывать, но эти их чувства дорогого стоят. Совершенно замечательно Ким писал как раз песни к «Тени» в постановке Казакова. Там была песенка «Я — знаток теневой стороны вещей». Потому что тень — это именно знание худшего о человека.

Вот сейчас ведь Навальный очень правильно говорит, что сегодня идёт главная полемика не с теми, кто за власть и против власти, а с теми, кто верит, что что-то можно сделать, и с теми, кто говорит, что сделать нельзя ничего. Вот те, которые говорят, что сделать нельзя ничего, — это Юлия Джули. «Мы такие. Мы твари. С нами нельзя иначе». Вот это дурное мнение о человечестве (конечно, в основном на основании собственной мерзости) — это и есть самая большая мерзость. Среда, в которой действуют в тени, где подонки легитимизируют насилие, тупость, фашизм… «Ну как же с нами можно иначе? Ведь мы такие. Мы кожу с задницы пересадили на лицо и теперь пощёчины называем шлепками». Блестящая метафора! Абсолютно точно! И у чистого и доброго Шварца такая резкая вещь — это большая редкость.

Почему «Дракон» — такая гениальная пьеса? Ещё и во многом потому, что там создан обаятельный образ добра. Борис Борисович Гребенщиков мне как-то в интервью рассказывал, что святые очень редко бывают привлекательными. Вообще добро чаще всего непривлекательно, оно о внешней привлекательности не заботится. Это верно. Но Ланцелот, который через слово говорит «прелестно», — это милое, очаровательное добро, потому что в этом добре нет тоталитарности. Оно противопоставлено тоталитарности Дракона, но само оно при этом не каменное, не железное, а оно весёлое, самоироничное. И побеждает оно с помощью простых человеческих техник: с помощью говорящего музыкального инструмента, с помощью говорящего кота. Понимаете, нельзя победить тоталитаризм железом и камнем. Его можно победить хрупкой, кричащей, жалобной человечностью. Вот она побеждает. Человек побеждает. Всё остальное бессмысленно.