Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015 полностью

Я считаю, что травят не слабого; травят сильного, чтобы он не стал лидером. Все случаи травли, которые я наблюдал, были по этой схеме. Это не значит, что я себя позиционирую как сильного. Это просто значит, что… Понимаете, считается неприличным признаваться в травли. Считается, что если человека травили — значит, он был слаб и не умел за себя постоять. Постоять за себя одному против всех невозможно. Но травля — это знак качества всё-таки. Если человек прошёл через травлю (или во всяком случае через непонимание сверстников, как Набоков) — это знак качества всё-таки. Хочу утешить всех, кто от этого страдает.

«По моим наблюдениям, современный мир стремительно меняется. Я это связываю с огромным количеством доступной информации. Если упростить, Ломоносов дошёл бы из Архангельска в Москву в тысячу раз медленнее». Ну да, справедливо. А может быть, ему и не надо было бы идти. Может быть, он благодаря Интернету там всему бы научился — и не потребовалось бы никуда идти.

«Поясните своё отношение к Марселю Прусту».

У меня остаётся три минуты, и я сейчас буду его пояснять. Когда Бунин искренне сказал Берберовой, что он не понимает, как можно любить Пруста, а Берберова в свою очередь не поняла, как можно его не любить, и сказала, что «он писатель вашего класса» (а про себя подумала «а может быть, и лучше»), — я в этом диалоге, конечно, на стороне Бунина, потому что Берберова всегда стремилась поспевать за прогрессом, ей это казалось хорошо. А не всегда хорошо поспевать за прогрессом. Я не очень люблю Пруста. Правда, кто я такой, чтобы его любить или не любить? Это ужасно скучно, вяло, многословно. То, что мне кажется тонкостью, невероятной подробностью какой-то — по-моему, это паутина из слов какая-то. Это проза абсолютно мне чуждая, я никогда не мог её читать — даже в прекрасных переводах Елены Баевской, которой я передаю привет большой. Ну не могу я это читать просто! Это очень нравится Кушнеру. Я понимаю, что Кушнер, безусловно, человек более продвинутый и более авторитетный, и я выражаю ему свой восторг и благодарность.

«Дарт Вейдер — это не англизированный ефремовский Дар Ветер? Я имею в виду заимствование имени». Да об этом тысячу раз писали.

«Вы не раз упоминали авторов, выписавших в свои произведения собственные боль, страх, драму — и тем самым освободившихся от них. Но не передаётся ли этот негатив читателям? Может быть, кто-то несчастный носит в себе всё то, что вы выплеснули на страницы «Эвакуатора»?» Простите, на страницах «Эвакуатора» находится всё-таки некоторая сыворотка от этих ощущений, поэтому я думаю, что это не вредная книга. В конце концов, это книга о преодолении этого синдрома, иначе я бы просто её не написал.

«Иногда возникает ощущение, что большинство нынешних проблем России выросли из неадекватной оценки места России в мире в середине нулевых». Да, наверное. Но для человека, живущего в стране, естественный некоторый «центропупизм», естественно воспринимать свою страну как главную.

«Сегодня день памяти Александра Володина, — да, Царствие ему небесное. — Как вы оцениваете его творчество?» Ремарки в его пьесах я люблю больше реплик. Мне кажется, что в них больше поэзии — как в знаменитой ремарке «Снег навевает мысль о школьных каникулах» в «Пяти вечерах». Я говорил уже много раз, что очень люблю «Дочки-матери», люблю «Осенний марафон». Ранние его пьесы мне кажутся слащавыми, ничего не поделаешь, но стихи и записки кажутся абсолютно гениальными.

«Вы часто повторяете, что выбор между большим и меньшим злом искусственен и бесперспективен — и в то же время предпочитаете Бендера, который добром не был, героям 1929 года. Нет ли здесь противоречий?» Нет. В «Остромове» я попытался написать Бендера глазами Грицацуевой. Ничего хорошего в нём нет. То есть я осознаю, что это зло. Я люблю его, он прекрасный персонаж. Но хотел бы я его иметь другом? Нет конечно.

«Я обратил внимание, что такой немаловажный персонаж, как дуб, перекочевал из «Войны и мира» в «Сагу о Форсайтах». Писалась ли сага под влиянием Толстого?» Да, безусловно! Другое дело, что дуб ему было откуда взять. Но, безусловно, влияние Толстого, влияние этого многожильного повествования, роль природы, пейзажа, роль рефренов — конечно, да.

«В одном из эфиров вам был задан вопрос о фильме «Две женщины». Он снят по тексту Тургенева Верой Глаголевой. Вы лестно отзывались о нём. Неужели не смотрели?»

Нет, не «Две женщины». Я имею в виду фильм «Месяц в деревне». Не знаю, может, она его переименовала, но я говорю именно о «Месяце в деревне». Я люблю Веру Глаголеву, люблю эту пьесу и люблю этот фильм. И всё, что делает Вера Глаголева, я буду любить всегда, потому что когда-то, ещё в детстве… Ну, это и фильм сам по себе хороший. Но когда в детстве я увидел её в фильме «Выйти замуж за капитана», я понял, что эта женщина может делать всё что угодно, а я буду её боготворить. Привет, Вера!

Увидимся через неделю. Пока!

*****************************************************

25 декабря 2015

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия