Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

«Пойдёте ли вы в храм на Рождество, 7 января?» Пойду я или не пойду в храм — я вам об этом сообщать не буду.

«После вашей лекции о фильме «Чужие письма», — да, была такая в Петербурге, — увидела, что вы хорошо понимаете, кто такие психопаты. У моей дочери такой отец. Папа всё время выворачивает девочку мехом внутрь: недовольство, придирки, гнев, крики, манипулятивные условия».

Знаете, это не психопатия. Понимаете, было бы слишком легко плохого человека всякий раз называть психопатом. У Михалкова, басни которого я вообще-то не очень люблю, помню, была замечательная басня:

Его однажды вызвали, прижали,

И у него коленки задрожали:

«Простите! — говорит. — Я нервный! Я больной!»

Я против того, чтобы «вызвали, прижали», но я не люблю, когда просто плохих людей называют психопатами. Извините меня. Мне кажется, это не всегда объяснимо. Как и в «Чужих письмах», просто есть такой человек-свинья. Пожалуйста, не надо его оправдывать его душевной болезнью.

«Знакомы ли вы с лекциями Мамардашвили о творчестве Пруста?» — знаком. — После прочтения курса «Психологическая топология пути» я с лёгкостью осилил все тома «В поисках утраченного времени». Ваше отношение к лекциям Мамардашвили?»

Я думаю, что это надо было слушать, потому что в записи (даже в записи магнитофонной) это не производит того впечатления. Мамардашвили заражает и увлекает процессом мышления. Он немного кокетничает, конечно, но у него есть мысли очень интересные. Сейчас трудную вещь буду говорить. Понимаете, в 70-е годы — в гнилое время — очень трудно было не заразиться болезнями эпохи. Мамардашвили был культовой фигурой, особенно среди ВГИКа, где он эти лекции читал. Попасть на лекции по философии было трудно. Я думаю, что действовали не мысли Мамардашвили, не его концепты, а его манера, его трубка, его загадочность, его безупречный русский и французский, его мужское и человеческое обаяние, употреблением им ряда чрезвычайно непонятных и расплывчатых конструкций.

Лекции — это такая штука (я по себе знаю), что очень трудно не впасть в мессианскую позу. Может быть, поэтому мои лекции часто бывают нарочито сниженные, в них нет этого пророческого пафоса, я надеюсь. Потому что очень легко вообразить себя учителем жизни. Но, с другой стороны, у вот этого увлечения Мамардашвили, у несколько снобской моды на него была и своя хорошая сторона — всё-таки он приобщал-то к Прусту и Канту, к Паскалю и Декарту, а не к чему-то дурному. Конечно, он сыграл великую роль.

Насчёт собственно его концептов — я не берусь объяснить и определить его как мыслителя или как философа. Он увлекал процессом мышления. Для меня главная тема, как я говорил, — это распространение убеждений, распространение влияний. Его главная тема — это как человек может заставить себя заново пережить время, как он может помыслить чужую мысль и войти в чужое состояние, каким образом осуществляется эта коммуникация. Он видит этот феномен у Пруста, потому что Пруст действительно погружает читателя в свою жизнь. Другое дело, что мне его жизнь совершенно не интересна. Но это уже факт моей биографии, а не прустовской.

«Что вы можете сказать о романе Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе»? Меня всегда интересовали подобные сюжеты — вложенный рассказ, галлюцинации, виртуальная реальность с постоянным возвращением к предмету или ситуации, как в «eXistenZ» Кроненберга. Я не знаком с ранними восточными образцами «шкатулочного стиля». Что вы можете порекомендовать?»

«Шкатулочный стиль» — это барочное явление, матрёшка бесконечная, рассказ рассказывается в рассказе. Я насчёт восточного стиля не знаю — конечно, кроме «Тысячи и одной ночи», там великолепная, сложная и ветвистая конструкция. А что касается ситуации барочной, то «Дон Кихот» — самый классический случай. Вот там этих шкатулок множество. Мне «Рукопись, найденная в Сарагосе» кажется больше всего похожей на метьюриновского «Мельмота». «Мельмот Скиталец» — тоже роман, в который очень много всего вложено. Понимаете, за что я люблю «Мельмота» больше, чем Потоцкого? За что я люблю роман «Мельмот Скиталец»? Непонятно, в чём его вина. Непонятно, что такое скиталец. Он «вечный жид», но непонятно — хороший он или плохой. Ясно, что он другой. Сама коллизия другого мне интересна. Ну, как у Перуца в «Бароне [маркизе] де Болибаре», по-моему, тоже такой скиталец — вечный скиталец, проклятый неизвестно за что. Но «Рукопись, найденная в Сарагосе» — это, конечно, выдающийся роман. И путаница сюжетная там очень хорошая. Пушкин не зря её любил и иллюстрировал, рисовал какие-то наброски, скетчи. Он ценил там остроту фабулы. И есть прямые влияния, конечно.

«Я часто вас слушаю. Бывает, с вами не согласен, — да ради бога. — Вопрос в том, почему Крапивин — не Толкин и не Роулинг. И почему в русской литературе не нашлось достойного места для феноменов, наподобие «Властелина колец» или «Гарри Поттера»?»